Деньги за путину - [4]

— А это что такое? — инженер остановился возле груды полумешков. — Это па-а-че-му? — он строго глянул на бригадиров.

Шелегеда отыскал глазами Савелия, прищурился и сказал инженеру.

— Мои тут работали. Считай два мешка за один.

Савелий протиснулся вперед.

— Неправда. Мы с ним, — он кивнул на потного Гену, — всего один мешок недосыпали. А потом вы подошли… Всего один мешок.

— Ну, а кто же тогда? — инженер посмотрел на рыбаков. Рыбаки молчали.

— Да какая разница, Николай Захарович? — досадливо сплюнул Шелегеда. — Все одно — хватит.

Савелий ждал, что все разъяснит парень в модной куртке. Но тот занялся своими ногтями.

Для верности пересчитали дважды. Вышло почти девятьсот мешков. Ладно, хватит.

Возвращались в поселок на тех же трех кунгасах, буксируемых катером.

За ночь лицо Савелия стянуло так, что даже сквозь сон ему казалось, будто лоб покрылся тонкой фольгой, и, когда он морщил брови, «фольга» ломалась. Утром, едва проснувшись, потянулся за зеркальцем — кожа оказалась темно-желтого цвета с белыми пунктирами на местах излома. Потом он узнал, что в той бутылке был не обыкновенный антикомарин, а очень сильная противооводная мазь для оленей. Савелий, к несчастью, унаследовал от своей непутевой матери нежную шелковистую кожу.

«А вдруг кто-нибудь за ночь украл мешки? — подумал он. — Опять насыпать?»

Но мешки никто не украл. И Савелий, с тоской покосившись на торчащую из кармана Шелегеды бутылку с отравой, представил, как все эти тяжеленные пузатые «чушки» они сейчас начнут сбрасывать в море, а потом навешивать дель невода.

Новый день, казалось, ничем не отличался от вчерашнего: то же яростное солнце, те же комариные тучи. Но какое-то почти неуловимое изменение произошло в травянистой части берега. Савелий крутил головой. Вот оно что! Он опустился на колени и разглядел в траве микроскопические голубенькие цветочки, вчера их не было. Эти малые звездочки с желтой точкой посередине напоминали глазки маленьких неизвестных зверюшек; они с наивным любопытством взирали на только что открывшийся перед ними мир.

— Савелий! — закричал Антонишин. — Кому молишься?

— Цветам, Гена.

— Цветы подождут. Надо бочки катать.

С кунгасов повыкидывали только бухты каната и пустые металлические бочки-плавуны. Дель с наплавами и грузилами оставили.

Вдоль берега растянули массивный стальной трос — Центральный. Так назвали его рыбаки. На нем держится весь невод, а значит, и вся пойманная рыба. Один конец Центрального закрепили за старый морской якорь, вкопали его возле самой воды и для верности привалили лобастым валуном. Второй конец предстояло завести на всю длину в реку. Но прежде к нему подвязали две спаренные бочки, к ним — якорь. Центральный важно установить абсолютно перпендикулярно к берегу, хорошо натянуть. Затем к нему подвесят дель, и кета, ткнувшись в нее, должна пойти вдоль Центрального, к самому неводу, пройти «секретку» и попасть в садок. А уж оттуда хода нет.

Николай Захарович бегал с большим красным флагом по берегу, отдавал последние указания.

— Смотри, дорогой, на меня, — говорил он, слегка заикаясь, Шелегеде. — Смотри внимательно, как махну флагом — сразу кидай мешки, понял? Чтоб как струна была…

Шелегеда всегда удивлялся, с каким волнением и горячностью командовал постановкой неводов Чаквария. А ведь по сути одно и то же из года в год. Никаких сюрпризов — только старайся да будь повнимательнее. Но Чаквария в эти часы воплощал высочайшую ответственность и озабоченность, словно речь шла по крайней мере о запуске космического корабля.

Пока катер уволакивал в море Центральный трос, первые два кунгаса начали загружать мешками. Вдоль бортов уложили широкие плахи, установили мостики, чтобы удобнее было подниматься.

— Быстрее, быстрее! — торопил Чаквария. — Пока не начался отлив, надо успеть поставить Центральный.

Савелий работал в паре с Геной. Они закатили на носилки первый мешок и под счет «три!» подняли. Понесли, да не в ногу. Пока приноравливались, носилки мотало туда-сюда и было такое ощущение, будто на них лежал не обыкновенный мешок с гравием, а работающий вразнос чугунный маховик. Обливаясь потом, Гена засеменил и тем самым задал такой же темп Савелию. Их повело куда-то вбок, к воде, а тут еще Савелий запнулся о пятку собственной ноги — руки рвануло вниз. Однако с грехом пополам они дотянули до трапа. На одном дыхании, торопливо и сосредоточенно, взбежали на кунгас. Им показалось, что стоит перевести дыхание, как они потеряют темп, а значит, и равновесие…

На борту кунгаса Гена скомандовал, и Савелий опустил свой край, вывалил мешок на широкую плаху. Но оказалось, что не той стороной, — мешок должен лежать горловиной к нутру кунгаса. Почему — пока никто объяснять не стал. Развернули его как полагается, уступили место второй паре.

«Ну ладно бы подтащить три-четыре мешка — еще куда ни шло, а то ведь почти тысячу. Да на другом неводе столько же, на третьем, — с тоской размышлял Савелий. — Я просто не вытяну».

Со вторым мешком их опять снесло, и если графически изобразить путь к кунгасу, то вышла бы этакая эллипсовидная кривая. «Еще пока никто не свалился с трапа, — отметил про себя Савелий. — А по теории вероятности обязательно должно это случиться».