Деньги и политика [Воздействие крупного капитала на политическую жизнь в капиталистических странах] - [89]

Эти цифры говорят сами за себя. Они явно выходят за рамки скандальных сенсаций, то есть явлений более или менее частного порядка. В них — характерные, и притом наиболее важные, признаки системы, как таковой.

Во-первых, системы, не только внутренне, органически связанной с преступностью, обусловливаемой всесилием денег, но в известной мере строящейся на таковой. Ведь деньги — и только они — обеспечивают власть независимо от их происхождения. Следовательно, уже само стремление к власти в условиях буржуазного общества подталкивает к правонарушениям в целях приобретения денег. Правонарушениями сопровождается и борьба за власть, и стремление к ее сохранению, и ее использование. Последнее в подавляющем большинстве случаев сводится к самой беззастенчивой ее эксплуатации в целях личного обогащения, то есть улучшения шансов для дальнейшей борьбы за власть. Преступность в государственно-правовой сфере, таким образом, приобретает характер фатально неизбежного явления, столь же непреложного, как, например, аксиомы в математике.

Во-вторых, буржуазное общество не ведет, а по существу, и не может вести сколько-нибудь последовательной и решительной борьбы с политической коррупцией. С одной стороны, практически все возможности в данном отношении блокируются самой же коррупцией, продажностью тех звеньев государственного аппарата, включая буржуазную юстицию, которые по своему целевому назначению должны были бы непосредственно заниматься соответствующими вопросами. Как признает видный американский специалист в области уголовного права профессор Р. Куинни, подавляющее большинство правонарушений, связанных с финансовыми махинациями, уклонением от уплаты налогов, злоупотреблениями казенными средствами и т. п., которые совершаются «белыми воротничками», до уголовных судов практически не доходят. Более того, законодательство и вся судебная система, по признанию французских юристов, просто «не приспособлены для предупреждения и пресечения подобных правонарушений». С другой стороны, при всех негативных аспектах коррупции, при всех ее минусах буржуазия как класс имеет с нее определенные «дивиденды», обусловливаемые прежде всего ее общими современными масштабами. Когда речь идет о миллиардных суммах ущерба, это уже не может не отражаться на государственном бюджете. Коррупция «съедает» суммы, зачастую составляющие значительную часть социальных программ. И это при том, что все буржуазные бюджеты хронически страдают дефицитом. Выход из положения, компенсация недостатка, разумеется, как и всегда, ищется на путях ужесточения налогового бремени, экономии за счет социальных расходов. Иначе говоря, выигрывает от коррупции зажиточная часть населения (уклоняются от уплаты налогов те, кому есть что прятать), а расплачиваться за это в конечном счете приходится ее наименее состоятельной части. Коррупция, «беловоротничковая» преступность в ее современных размерах, по сути дела, превратилась де-факто в своеобразный институт дополнительного перераспределения доходов в пользу господствующего класса, стала как бы частью социально-политической системы, одним из ее функциональных компонентов.

Косвенно все это признают и сами буржуазные политологи. «Посредством скрытых методов, — отмечают, например, американские исследователи Л. Берг и X. Хан, — а также путем взяточничества и фаворитизма экономические интересы в Америке пожинают плоды правительственных ассигнований, тем самым перемещая тяжесть содержания государства на рядовых американцев, оплачивающих налогами все правительственные расходы»¹². И данное обстоятельство не может не оказывать воздействия на процесс борьбы с коррупцией, на разработку соответствующего законодательства, регулирующего использование денег в политике, выхолащивая и сам этот процесс, и конкретные законы, предопределяя их фатальную неэффективность.

Терпимое отношение к коррупции, однако, не окупается, оборачиваясь, как справедливо отмечают сами же буржуазные политологи, «потерей доверия и уважения к институтам управления»¹³. А негативные последствия этого в политическом и, в частности, государственно-правовом плане намного перекрывают те сиюминутные материальные преимущества, которые обеспечивает коррупция отдельным бизнесменам, политикам или даже целым политическим партиям, особенно в условиях нарастающего кризиса буржуазных институтов власти. На это справедливо обращает внимание американская журналистка Э. Дрю. «Погоня политиков за деньгами разъедает и даже разлагает нашу политическую систему, — подчеркивает она. — Эффект все тот же — деградация, в лучшем случае — беспорядок… Понятно, что мы сошли с того пути, который называется демократическим процессом… За все это мы расплачиваемся снижением «качества» наших политиков и нашей законодательной продукции, а также ростом цинизма в обществе. Это мешает еще оставшимся в политике честным людям работать должным образом. В результате происходит коррозия системы — это хорошо известно всем, кто причастен к политике… Но пока все связано с проблемой получения денег, надежд на улучшение нет»¹⁴.

Связанная со скандальными разоблачениями дискредитация ведущих партийных и государственных деятелей подрывает авторитет буржуазных партий, которым и без того сегодня все с большим трудом удается удерживать в сфере своего влияния массы избирателей, мобилизовывать и контролировать их политическую активность. Подтверждением тому могут являться непрерывно растущие показатели абсентеизма, ослабление традиционной партийной «лояльности» избирателей, увеличение среди них числа считающих себя независимыми и т. п. Все меньшее уважение проявляется к законодательным органам и учреждениям, представительный характер которых давно уже стал чисто номинальным, что вновь и вновь наглядно демонстрируется их повседневной деятельностью, социально-политическим содержанием принимаемых нормативных актов. Во многих случаях до катастрофически низкого уровня упало доверие к буржуазному правительству, стало уже привычным, что поддержкой большинства населения оно не пользуется В ходе опросов общественного мнения соответствующие показатели все чаще опускаются до 30–40 %, а порой и того менее. Все это, разумеется, не может не сказываться на общих условиях функционирования буржуазного правительства, и на его стабильности в частности.