Деньги - [28]
На последнем письме адрес был написан от руки — Джону Саму, эсквайру. Эту стопку цвета хаки я перебирал ужасным утром, когда вернулся из Нью-Йорка (полдень по лондонскому времени, пустая квартира, в руке стакан, то есть джин-тоник в шесть утра — воистину благая весть, как для души, так и для тела) и срочно искал дружеского участия, сочувствия; глянув на трогательные каракули, я решил, что это очередное тактичное напоминание от какого-нибудь моего мануального терапевта, цирюльника или сердечных дел мастера… Последнее время они обзавелись секретаршами из стран Содружества, чтобы надписывали конверты вручную; это придает интим. Но письмо вдруг действительно показалось мне донельзя интимным. Ощущая небывалый подъем, я перегрыз его бумажное горло. И вот что я прочел:
Джон милый
Я хочу вернуться. Не верю всему, что ты наговорил, ты наверно просто погорячился. Как ты мог такое подумать. Пожалуйста позвони, не представляю даже что буду без тебя делать.
Целую много-много раз,
твоя Селина
P. S. У меня ни гроша.
Опасно возбужденный, разгоряченный безошибочной похотью, я плеснул себе в стакан и пристально изучил письмо в поисках улик. Штемпель на конверте — десятидневной давности — был стратфордский. Бумага — гостиничная, и шапка гласила: «Цимбелин, отель-казино». Ниже приводился телефонный номер, семизначный, с дефисом после второй цифры… Что за «хочу вернуться»? Что такого ужасного я мог наговорить? Не первый раз, далеко не первый, я попытался восстановить в памяти события того вечера перед отлетом в Нью-Йорк. Что же произошло? Мы пообедали с Селиной в дорогом ресторане. Крепко повздорили на тему денег. Дома состоялся постельный раунд, по случаю прощания особо обстоятельный, Селина игрива и долготерпелива, я же напорист и любвеобилен как никогда. Потом, насколько помню, я опрокинул стаканчик-другой на сон грядущий и забылся. Иначе говоря, вечер, как любой другой. Не исключено, что под конец я мог отвесить ей плюху, но это тоже в порядке вещей. Когда утром — точнее, в полдень — я проснулся, Селина уже давно ушла. Ничего такого я не подумал. Выпил кофе по-ирландски, собрал чемодан и оставил на кухонной стенке свой номер телефона.
Мне ответил мужской голос и бесстрастно согласился выполнить мою просьбу.
— Я так и знала, что это ты, — горячо прошептала она.
— Я жду тебя, — понизив голос, отозвался я с такой же порочной хрипотцой. — Скорее, мне уже не терпится.
— Ах ты ненасытный. Как я по тебе соскучилась.
— Возьми такси.
— Такси!
— Именно.
— Слушаюсь и повинуюсь.
— И поскорее.
— Слушаюсь и повинуюсь.
Я обошел квартиру. Взял со столика письмо. Под веками у меня жуть как скреблось и зудело. Знаете что? Первый раз за все время я увидел ее почерк — неуклюжие размашистые каракули, наивные поцелуйчики. Как такое может быть? Согласен, мы не самая экспрессивная пара, но все равно. Два года же, черт побери, не хрен собачий — и ни строчки? Черт побери. Я кинул письмо на столик. Возвел глаза к потолку. Интересно, а мой почерк она видела? Да, конечно — на кредитных квитках, на счетах, на чеках.
Пенная стихия супермаркетов распахнула мне свои объятия. Чего я там искал? Шампанского. Когда я трясу мошной, Селина буквально тает. Порнография не терпит полумер. Порнография и деньги заключили надежный конкордат, носу не подточишь, и приходится платить членские взносы. Значит, «Цимбелин»? Бывал я в этом заведении, бывал, с кем-то из селининых предшественниц, то ли манекенщицей, то ли модельершей, как же ее, Синди, Линди, Джуди, Труди… Это дорогущая, но прескверная пивная плюс игорный зал, ходят туда преимущественно за казенный счет, там полно америкосов и канадцев, беговых «жучков», шлюх, всякого жулья, прожигателей жизни. Рекомендую. Меня-то занесло в Стратфорд по делу, мы снимали рекламу нового быстроразогреваемого рулета с яйцами и ветчиной, или это был не рулет, а булочка, или «богатырский», из целого батона, сэндвич; как же его звали, «ом-лет», «ам-лет»… вспомнил — «гам-лет». Съемки проходили в каком-то театре, прямо на сцене. Актер в черном трико, с черепом и скипетром, все дела, ему еще не давала проходу полоумная девица, которую он довел до ручки. И тут вдруг подваливает эдакая длинноногая буферастая цыпа в кружевных трусиках и лифчике, с парой дымящихся «гамлетов» на подносе. Она подмигивает этому доходяге — и все путем. У меня, наверно, ни одного ролика не было без фигуристой цыпочки в нижнем белье. Можно сказать, это мой отличительный знак. На особую тонкость я никогда и не претендовал. Но после моих роликов «быстрое питание» разлеталось просто со сверхзвуковой скоростью.
Из мокрого белого света я нырнул в стеклянный лабиринт «Винофермы». Ничего себе, сколько бухла, и сколько плебейского — бочонки нигерийского шерри, литроиды аляскинского портвейна. У них даже эта отрава есть, «Алко» — в пузатых пластмассовых бутылях без этикеток. Зуб даю, «Виноферма» начиналась в ответ на повышенный спрос местных бомжей и алкашей, их тут пруд пруди. Даже сегодня между стеллажами мелькали совершенно жуткие рожи. Я задержался в дегустационном зале солодового виски, и вдруг перед самым моим носом вынырнул лысый стариковский череп, беззубый провал рта шибанул зловонным выхлопом — ни дать, ни взять саламандра из огня и крови. Ленивая мольба его была исполнена самооправдания, и попрошайка тыкал в недавний шрам, рассекший пузырящуюся ожогом щеку. Фигушки, приятель, подумал я, здесь попрошайничать не положено, это рождает уйму совершенно нежелательных ассоциаций. Я бы дал ему фунт, только чтоб отвязался — но, разумеется, один из членов прыщавого триумвирата, сторожившего выход, уже возложил, зевая, тяжелую длань на плечо несчастного, мол, скатертью дорожка. На выход, приятель. Почему? Потому что так велят деньги. Я взял три бутылки французского, обернутые в хрустящий пергамент, все как обычно. Мою кредитную карточку тщательно сверили с блокнотом, в котором фиксируются номера лопухнувшихся аферистов и завзятых неудачников. Потом, бренча стеклотарой, я проследовал в соседнюю дверь, где круглые сутки обналичивают чеки, но почему-то снимают за эту полезную услугу чуть ли не половину суммы. На самом деле, даже больше половины — по крайней мере, такое ощущение. Чем дальше, тем больше. Когда-нибудь я приду сюда, выпишу чек на пятьдесят фунтов, подсуну в щель, выжидающе замру — и через какое-то время поинтересуюсь, как там, собственно, мои денежки. А цыпочка за стеклом поднимет взгляд и скажет: «Вы что, читать не умеете? Комиссионная ставка сто процентов».
Новый роман корифея английской литературы Мартина Эмиса в Великобритании назвали «лучшей книгой за 25 лет от одного из великих английских писателей». «Кафкианская комедия про Холокост», как определил один из британских критиков, разворачивает абсурдистское полотно нацистских будней. Страшный концлагерный быт перемешан с великосветскими вечеринками, офицеры вовлекают в свои интриги заключенных, любовные похождения переплетаются с детективными коллизиями. Кромешный ужас переложен шутками и сердечным томлением.
Этот роман мог называться «Миллениум» или «Смерть любви», «Стрела времени» или «Ее предначертанье — быть убитой». Но называется он «Лондонские поля». Это роман-балет, главные партии в котором исполняют роковая женщина и двое ее потенциальных убийц — мелкий мошенник, фанатично стремящийся стать чемпионом по игре в дартс, и безвольный аристократ, крошка-сын которого сравним по разрушительному потенциалу с оружием массового поражения. За их трагикомическими эскападами наблюдает писатель-неудачник, собирающий материал для нового романа…Впервые на русском.
«Беременная вдова» — так назвал свой новый роман британский писатель Мартин Эмис. Образ он позаимствовал у Герцена, сказавшего, что «отходящий мир оставляет не наследника, а беременную вдову». Но если Герцен имел в виду социальную революцию, то Эмис — революцию сексуальную, которая драматически отразилась на его собственной судьбе и которой он теперь предъявляет весьма суровый счет. Так, в канву повествования вплетается и трагическая история его сестры (в книге она носит имя Вайолет), ставшей одной из многочисленных жертв бурных 60 — 70-х.Главный герой книги студент Кит Ниринг — проекция Эмиса в романе — проводит каникулы в компании юных друзей и подруг в итальянском замке, а четыре десятилетия спустя он вспоминает события того лета 70-го, размышляет о полученной тогда и искалечившей его на многие годы сексуальной травме и только теперь начинает по-настоящему понимать, что же произошло в замке.
Знаменитый автор «Денег» и «Успеха», «Лондонских полей» и «Стрелы времени» снова вступает на набоковскую территорию: «Информация» — это комедия ошибок, скрещенная с трагедией мстителя; это, по мнению критиков, лучший роман о литературной зависти после «Бледного огня».Писатель-неудачник Ричард Талл мучительно завидует своему давнему приятелю Гвину Барри, чей роман «Амелиор» вдруг протаранил списки бестселлеров и превратил имя Гвина в международный бренд. По мере того как «Амелиор» завоевывает все новые рынки, а Гвин — почет и славу, зависть Ричарда переплавляется в качественно иное чувство.
«Успех» — роман, с которого началась слава Мартина Эмиса, — это своего рода набоковское «Отчаяние», перенесенное из довоенной Германии в современный Лондон, разобранное на кирпичики и сложенное заново.Жили-были два сводных брата. Богач и бедняк, аристократ и плебей, плейбой и импотент, красавец и страхолюдина. Арлекин и Пьеро. Принц и нищий. Модный галерейщик и офисный планктон. Один самозабвенно копирует Оскара Уальда, с другого в будущем возьмет пример Уэлбек. Двенадцать месяцев — от главы «Янтарь» до главы «Декабрь» — братья по очереди берут слово, в месяц по монологу.
Тод Френдли ходит задом наперед и по сходной цене сдает продукты в универсам.Его романтические связи каждый раз начинаются с ожесточенной ссоры, а то и с рукоприкладства.Раз в месяц из пепла в камине рождается открытка от преподобного Николаса Кредитора; если верить преподобному, погода в Нью-Йорке остается устойчивой.В ночных кошмарах Тода Френдли бушует вьюга человеческих душ, тикают младенцы-бомбы и возвышается всемогущий исполин в черных сапогах и белом халате.В голове у него живет тайный соглядатай, наивный краснобай, чей голос мы и слышим.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Мануэль Пуиг – один из ярчайших представителей аргентинской литературы ХХ века, так называемой «новой латиноамериканской литературы». Имя Пуига прочно заняло место рядом с Борхесом, Кортасаром, Сабато, Амаду, Маркесом, Карпентьером, Бенедетти. Его книги переведены на все европейские языки и постоянно переиздаются.«Предательство Риты Хейворт» (Рита Хейворт – легендарная голливудская красавица, звезда экрана) – дебютный роман Пуига, после которого о нем заговорил весь мир. Работая в сложнейшем жанре «бесконечной строки», автор создает уникальное полотно человеческой жизни – от рождения до старости – с помощью постоянных «переломов» сюжета, резкой смены персонажей, хитрой интриги.
Средневековье. Свирепствует Инквизиция. Миром правит Церковь. Некий врач — весьма опытный анатом и лекарь, чьими услугами пользуется сам Папа — делает ошеломляющее открытие: поведением женщины, равно как ее настроением и здоровьем, ведает один единственный орган, именуемый Amore Veneris, то есть клитор...В октябре 1996 г. жюри Фонда Амалии Лакроче де Фортабат (Аргентина) присудило Главную премию роману «Анатом», однако из-за разразившегося вокруг этого произведения скандала, вручение премии так и не состоялось.
От издателя:Карен Бликсен, датская баронесса, — одна из самых оригинальных писательниц XX века. Ее творчество уникально, поскольку сочетает в себе элементы самых разных жанров — от триллера до путевых заметок, от философской прозы до лирической комедии. «Из Африки» — главная ее книга, которая неоднократно выдвигалась на Нобелевскую премию; по ней Сидни Поллак снял одноименный фильм (Мерил Стрип, Роберт Редфорд, Клаус Мария Брандауэр), получивший «Оскара» в пяти номинациях.Этот роман — воспоминание о долгих годах, прожитых Бликсен в Африке, о приключениях, опасностях и, конечно же, людях, влюбленных, как и она сама, в этот странный, неповторимый, чарующий континент.
Англия, XII век. Смутное время, жестокая эпоха, необузданные нравы, падение моральных устоев… Добро и зло меняются местами и подчас становятся неотличимыми друг от друга. Грандиозная панорама самых темных лет в истории Англии — борьба за престол, междоусобные войны, предательство церкви, — и все это на фоне возведения великолепного готического собора.