Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода - [103]
Приведенное место «Повести временных лет» существует в двух вариантах. Чтение «по бълъ и въверици» имеется в Ипатьевской летописи, а в Лаврентьевской говорится: «по бълъи въверицъ»[515]. Какое же из двух чтений возможно признать первоначальным?
Д. С. Лихачев принимает первоначальным чтение Ипатьевской летописи и вслед за Б. Д. Грековым переводит: «по серебряной монете и по белке»[516]. В этом переводе белка соответствует «веверице», а серебряная монета – «беле». Допустим на минуту, что приведенный перевод правилен. Если для IX в., о котором идет речь в «Повести временных лет», бытование на Руси серебряных монет – реальность, воплощенная, в частности, в многочисленных кладах куфических монет, то о каких же серебряных монетах XII в. может говорить «Слово о полку Игореве», где встречен тот же термин? Ведь в южной Руси с середины XI в. до XIV в. нет ни одного клада, ни одной монетной находки. К тому же, как доказал Н. П. Бауер, для обозначения серебряной монеты в домонгольское время употреблялся другой, широко распространенный термин – «куна»[517].
Термин «бела» из рассказа 859 г. пытались объяснить иначе, опираясь при этом на сообщение Лаврентьевской летописи под 1068 г. о разграблении княжеской сокровищницы, когда из нее было взято «бещисленное множьство злата и сребра, кунами и белью». В Ипатьевской и Новгородской I летописи младшего извода слово «белью» заменено словом «скорою». Если в связи с таким направлением критики текста посчитать «белу» Ипатьевской летописи беличьей шкуркой, то в рассказе 859 г. станет возможным отметить ничем не оправданную тавтологию: «по беле (т. е. по беличьей шкурке) и веверице (т. е. по беличьей шкурке)».
Оба толкования, таким образом, заставляют отвергнуть первичность чтения Ипатьевской летописи и остановиться как на первоначальном тексте на чтении Лаврентьевской летописи: «по бълъ и въверицъ». Неопровержимость такого выбора ясна из сходства с чтением Лаврентьевской летописи соответствующего места из Новгородской I летописи младшего извода: «и дань даяху Варягом от мужа по белей веверици»[518]. Напомним, что А. А. Шахматовым был обоснован вывод о позднейшем характере чтений Ипатьевской летописи, если они отличны от тех чтений, которые оказываются общими для Лаврентьевской и Новгородской I летописей[519].
Если чтение Ипатьевской летописи вторично, то его возникновение в «Повести временных лет» можно датировать лишь тем временем, когда «бела» стала денежной единицей, т. е. не ранее второй половины XIII в. Соответствующее место в «Слове о полку Игореве» представляется нам результатом прямого заимствования из этой позднейшей редакции «Повести временных лет».
Итак, мы обнаружили, что структурное своеобразие новгородской гривны, построенной на основе счета на 7, возникло сравнительно рано, не позднее рубежа XII–XIII вв., причем к семиричной системе относится «гривна из ногат», а также составляющие ее ногаты, а со второй половины XIII в. – соответствующие последним белы.
Берестяные грамоты предоставили в наше распоряжение важнейшее свидетельство сосуществования этой семиричной системы с другой денежной системой, которая в качестве своей основы сохраняет старую систему счета на 5. В 1956 г. в слоях 13-го яруса, дендрохронологически датируемых 1268–1281 гг., был найден комплекс грамот, состоящий из четырех фрагментов, взаимосвязанных по содержанию и графическому оформлению (№ 215–218), в котором рядом с «ногатой» и «семциной» несколько раз названы «гривны по 10 резан»[520].
Косвенным подтверждением достаточно устойчивого существования этой системы одновременно с системой семиричной гривны является, как нам кажется, и то упорство, с которым на протяжении всего XIII в. новгородцы упоминают «гривну из ногат». Если бы рядом с ней не существовала еще «гривна из резан», не было бы особой нужды разъяснять ее характер. Сосуществование одноименных, но разных по величине денежных единиц естественно ведет к оговоркам в терминологии.
При том узком круге источников, которым мы располагаем для анализа этой второй системы, мы вынуждены ограничиться лишь самыми первоначальными предположениями. Прежде всего необходимо сопоставить существование двух систем с несомненным фактом сосуществования уже в XIII в. новгородской и низовской денежных систем. Действительно, семиричная система существует в Новгороде по крайней мере с начала XIII в. Значит, уже к этому моменту там совершилась та перестройка, которая сделала новгородскую гривну абсолютно непохожей на гривну Русской Правды. Но в Низовских землях, сохранивших пятиричную систему счета, позднейшая гривна XIV–XV вв. не теряет бросающейся в глаза генетической связи с гривной Русской Правды. Значит, и на протяжении всего XIII в. низовская гривна была пятиричной и отличающейся от новгородской.
