День ВДВ - [20]

Борисыч вытянул из аптечки ещё один шприц с промедолом, вколол лейтенанту, зажав его рот ладонью. Лейтенант слабо откинулся головой на колено Борисыча и затих.

Духи ходили по бывшему блок-посту, ковырялись в развалинах, стаскивали обувь и одежду с трупов, стреляли в кучи камней, разочарованно галдя, понимая, что поживиться особо нечем.

Федюня замер, прильнув лицом к щели. Прямо перед глазами увидел носки сапог духа. Потом перед ним появились колени, а следом в щель между камнями протиснулся ствол автомата. Федюня еле успел отпрянуть назад, бесшумно повалиться на пол, как пули со страшным грохотом зажужжали, застучали по стене. Благо, щель не дала возможности поводить стволом в разные стороны, посему все уцелели. Отойдя немного от страха, Федюня прислушался:

– Борисыч, а ведь нам – крышка!

– Чего это? – прошептал Борисыч, удерживая весом своего тела всё ещё обомлевшего Дурдыева.

– Слышишь? Кто-то сквозь камни продирается, – так же тихо шептал Федюня.

Дурдыев испуганно всхрапнул.

Действительно, с другого конца завала слышалась возня и шум отбрасываемых камней. Замерли, почти не дыша. Вскоре Федюня облегчённо выдохнул:

– Шнурок, мля…

Точно. Из образовавшегося отверстия выскочил щенок, победно встряхивая ушастой башкой, отряхиваясь от пыли, кинулся к Мухину, потёрся о ботинки лейтенанта, подскочил и лизнул его в нос.

– Тихо. Тихо! – забормотал Борисыч, вытаскивая из кармана сухарь, сунул щенку.

Тот благодарно засопел, принялся грызть угощение.

Федюня вновь прильнул к щели, из которой их недавно обстреляли. Явственно слышался голос Салима, грустный, разочарованный.

– Вот, сука старая, – ярился Федюня, – нажиться захотел, урод!

Духи покрутились ещё немного по развалинам, захватили с собой оружие и всё, что представляло хоть малейшую ценность, и отправились вон, понимая, что вот-вот нагрянут шурави.

Лейтенант в обморочном сне дёрнул ногой, придавив Шнурка, тот взвизгнул, собираясь затявкать обиженно, но Федюня, опережая щенячий протест, навалился на него, сжал челюсти Шнурка ладонью и чиркнул глубоким порезом лезвием кинжала по горлу собаки. Шнурок крупно дрогнул всем телом, засучил лапками и затих, мягко втягивая бока.

Через полтора часа на кишлак обрушился огонь спарки вертолётов. По уходящей в горы цепочке духов ударили авиационные пушки, сбрасывая недавних победителей с тропы, ломая и коверкая их тела. Кто знает, может быть, и удалось кому-то из них уйти. Во взметнувшейся ввысь пыли трудно было разобрать что-либо. Через час от подножия гор подскочила броня. Полвзвода высадились у развалин блокпоста, остальные ринулись на зачистку кишлака.

Освобождённые из завала сидели у стены. Мухин лежал головой на коленях Борисыча, пытаясь понять, что произошло, сквозь туман боли и уколов. Борисыч же, раненый срикошетившей пулей сквозь щель завала, морщась, потирал задетое плечо, уже в бинтах, промокших кровью. Дурдыев сидел в стороне на коленях и тихонечко подвывал. А Федюня всё гладил и гладил ладонью в запёкшейся крови тело худого щенка, и редкие слёзы пролагали тонкие чистые полоски на его замурзанных щеках.

Курить хочется!

Жара. Духота страшенная. Начало июля. Курить хочется!

Окно не открыть. Зарешечено. Кабинет на первом этаже. Старенький кондиционер давно и прочно не работает. Опять же по причине первоэтажности истыкан железными прутьями. Школьники пробовали на вандалоустойчивость, не иначе.

Ага. Вот и говорю, что курить хочется. Но нельзя. Идёт заседание медико-педагогической комиссии. Для тех, кто не в курсе, это такая хитрая комиссия, которая по разным показателям выносит решение по поводу первоклассников, которых надо отправлять в специальные школы, где преподавание ведётся в некотором облегчённом виде. Не тянут такие ребятишки общеобразовательную программу. Не дано.

Казалось бы, чего ещё надо. Есть медицинские обоснования, есть и педагогические наблюдения. Что уж ребёнка мучать? Нет. Самое основное – убедить родителей.

Ну, кто из мамочек и папочек согласится с тем, что их дитёныш не семи пядей во лбу?

А тут, жара…И курить хочется! И бесконечные разговоры, то интонационно взлетающие визгом пенопласта о стекло под потолок директорского кабинета, то мягко журчащие, убеждающе-успокаивающие. Глаз украдкой скользит по циферблату. Пятый час решаем. Троих убедили.

Секретарь спешно оформляет документы. Гулко шлёпает печатью по личным делам учеников.

Последний сидит родитель. Второй час уже сидит. Папаша мне кого-то здорово напоминает. Вот кого только? Рядом с ним мальчишка с упрямой соплёй на губе. Изредка стирает её ребром ладони. А она так же упрямо натекает снова. На то же место. Так же упрямо, как и отец пацана реагирует на происходящее.

Уже провели всякие доказательные тесты, натыкались пальцами в медкарту, исчерпали все доводы. Бесполезно! Отец только упрямо качает головой, выдавливает из себя:

– Не вижу причин для перевода сына из школы.

Тереблю в руках пачку сигарет. Курить-то хочется! Вытаскиваю сигарету. Ловлю неодобрительный взгляд медсестры. Достаю ещё одну. Потом высыпаю все оставшиеся на стол. Выкладываю их рядком одну за другой, всего семь штук, перед мальчишкой.