День ВДВ - [12]

– Так, – подтвердили мужики.

– Вот он, губер нашенский, и надавил на своих министров, чтоб те в свою очередь надавили на хозяев домов новых. Не хрен, мол, в прятки играть с государством. И принудили в обязательном порядке сдать дома. Чем стращали, уж не знаю, – пожал плечами Степаныч – Видать, страшно им стало от будущих убытков, вот и сдались. А отсюдова и метров жилья набежало. Да ещё сверх плана. Губер – молодец. Герою слава! Дошло? – хохотнул издевательски, не удержался.

– Делааааа, – протянул Федюня удивлённо, ничуть не сомневаясь в услышанном.

На том разговор и потух. Допили водку, покурили. Степаныч понял, что больше выпивки не светит, хоть и намекал прозрачно, что не лень ему будет к Светке сбегать или к Прокофьевне за самогоном, уж на что денежек наскребётся. Но Федюня с Борисычем намёков не поняли. Распрощался пастух и ушёл.

Федюня тоже засобирался, вспомнил вдруг:

– Борисыч, а как же ты один останешься? Может, заночевать у тебя? Вдруг на двор захочешь или пить, к примеру?

– Ничего, Федюня, управлюсь, – отнекался Борисыч, – Видишь, костыли какие? Я уже скакал сегодня. Больновато под мышками с непривычки. А так ничего, вытерплю.

– Борисыч, так как же ты с ногой угораздился? – остановился уже в дверях Федюня.

Борисыч вздохнул:

– Федюня, если кто узнает, убью! Понял?

– Понял-понял, – закивал Федюня.

– Понимаешь, утром влез под душ. В доме никого. Вышел голяком. Вытираюсь. Наклоняться поленился. Поставил ногу на табурет, полотенцем тру, – замолчал было, – а тут котёнок, мать его в три погибели, вертится. Прыганул на меня и когтями вцепился…

– В ногу? – охнул Федюня.

– Да какой хрен в ногу-то, – заорал Борисыч, – чего он на ноге не видел? Вот я и дёрнулся, а нога в табурет, да хрусь… Еле трусы со штанами напялил, пока скорую ждал.

– Твою мать! Так во что же он вцепился-то? – озадачился Федюня. – Аааааааа…!!! – взревел хохотом уже в дверях и поперхнулся, споткнувшись в сенях о пустое ведро.

Ненаписанные письма погибших солдат

Цыганка (Сергей Скрипаль)

Теперь я знаю, почему молоденькая цыганка на осенней привокзальной площади Армавира как–то неловко отодвинула, почти отбросила мою ладонь от себя, несмотря на мятый рубль, обещанный ей за гадание. Вокруг гоготали, громко переговаривались, толпились такие же призывники, как и я, взъерошенные, хоть и стриженные накороть, возбуждённые и неестественно весёлые. Цыганка долгое время крутилась в толпе будущих солдат, переходила от одного к другому, профессионально выуживала деньги и весело предсказывала парням их близкую и далёкую судьбу. Когда я протянул ей руку, в её чёрных глазах мгновенно пробежала серая рябь. Девчонка отшатнулась и, перешагивая через рюкзаки и чемоданы, торопливо ушла в вокзал. Я так и стоял с зажатым в ладони рублём, не зная, как реагировать. Парни хлопали меня по плечам, шутили, а потом затащили в кафе.

………………………………………………………………………

Интересно, почему именно сейчас глаза той цыганки всплыли в памяти. Прошёл целый год после проводов в армию, долгой и нудной езды в воинском эшелоне, где пили все беспробудно и отчаянно, с песнями и бешеными танцами, напоминавшими лезгинку и гопак, на станциях. Начальник эшелона запретил выходить из вагонов, но проводники, щедро оплаченные за поставку водки, не сильно сопротивлялись уговорам парней и открывали двери. После более жёсткого распоряжения начальника у выходов стоял караул из таких же пьяных, как и мы, сержантов и офицеров. С ними было сложнее договориться. В соседнем от нас вагоне везли горячий народ из республик Северного Кавказа. Недолго думая, они высадили несколько стёкол и всё равно плясали странный танец на перронах, вводя в ужас вокзальных начальников и пассажиров.…

…Меня зовут Илья Глазунов. Нет, нет, никакого отношения к великому художнику я не имею. Так сложилось. Хотя, по– видимому, если бы Бог дал мне хоть малейший дар рисования, я бы писал величественные полотна с горами, пустынями, рассветами и закатами, озёрами и бурными реками, днями и ночами, лицами и глазами, подобными тем самым цыганским, что западали в душу с первого взгляда, и любоваться этим можно было бы часами, но не всегда удавалось….

Как я уже сказал, никакого родства с известным художником у меня нет, хотя, по утверждению некоторых философов, все люди – братья. Так вот, один из этих братьев и всадил в мою грудь с невероятно близкого расстояния с десяток горячих акэ-эмовских пуль. Я сразу понял, странно, почти без сожаления, что если бы я и не снял осточертевший бронежилет, то всё равно не спасся бы от ревущей очереди.

Я знаю, что будет дальше. Пока не закончится бой, буду лежать возле дувала. Мимо пробегут ребята из моего взвода. Остановиться у них не будет времени, поскольку духи всерьёз решили выбить нас из этого кишлака. Вряд ли им это удастся. Парни наши разъярены потерями и предательством старейшин, которые неделю назад с поклонами и заверениями в вечной дружбе взяли несколько бочек керосина и консервы в ящиках в обмен на условие, что их кишлак теперь «договорный» и стрелять из него не будут. Что-то не спеклось, видать….

Вчера мы вошли сюда, как только спустились с гор после поиска, потные, грязные, взвинченные бесполезностью недельного рейда и глупыми потерями двух ребят. Одного снял снайпер, как только он выглянул из-за гребня скалы, а другой сорвался в пропасть и долго кричал в полёте. Мы с наслаждением мылись холодной водой из колодца, пили студёную воду до ломоты в зубах, я даже успел простирнуть свою хэбэшку и, когда она высохла, с удовольствием влез в уже ветхую, но приятно пахнущую чистотой материю. Недолго пришлось радоваться.… Перед рассветом духи атаковали. Мы отбились. Они атаковали ещё раз, уже посерьёзней, но мы успели вызвать «вертушки»….