День, в который… - [28]

…Солнце било сквозь стекла витражей. Солнце стояло в зените; заштилевшее море было зеркальным. Мелкие волны набегали на песок; плавник акулы вспорол воду у самого причала — мелькнул и исчез… Чернели в сияющей ряби рыбачьи лодки. С баржи, привезшей пресную воду, скатывали бочки. Прогибались мостки; в бочках гулко плескалось.

Порт-Ройал доживал последние минуты, не ведая об этом. Дозорные прохаживались по стенам фортов — скучали, изнемогая на солнцепеке; купцы в лавках утирали пот париками, и очумевшие от латыни школьники с тоской косились за окно. Близилось время обеда.

…Часы Норрингтона показывали одиннадцать часов сорок одну минуту; на его глазах минутная стрелка дрогнула и сдвинулась, — сорок две…

Мир рухнул.

Со звуком, похожим на подземный гром, провалилась земля; командор, оказавшийся на четвереньках, успел выдернуть ногу из-под опрокидывающейся скамьи. Вокруг истошно кричали. Ворочались упавшие. Клубилась пыль, в пыли чихали и кашляли. Пол уходил из-под ног — ломались каменные плиты в три дюйма толщиной, ползли со скрежетом; пол где ввалился, где вспучился буграми — пол накренился, и скамьи съезжали, опрокидывались, сталкивались…

Миссис Дэвидсон, супруга негоцианта, завизжала так, что изо рта ее выскочила вставная челюсть — угодив, как на грех, в вырез платья; прибежавший на помощь супруг, и без того оглушенный акустическим ударом, при виде торчащих из жениного декольте зубов оступился, опрокинув скамью. Скамья рухнула миссис Дэвидсон на подол, пригвоздив почтенную даму к месту.

Сверху начали падать камни.

Приступ тошноты случился некстати. Норрингтон вскочил — и, держась за живот, замер согнувшись, с приоткрытым ртом. Едкая жидкость из желудка подкатилась к горлу — стиснув зубы, сглотнул. Земля ходила под ногами. Пыль клубилась в разноцветных — сквозь витражи — солнечных лучах. Звонили колокола собора — дико, вразнобой…

И вдруг — на глазах, будто в кошмаре, — качнулись стены, сверху посыпался мусор; сминалась, вспучивалась свинцовая оправа витража — брызнул на головы дождь цветных осколков…

Сквозь опустевшую оправу — перекрученную, щерящуюся зубами осколков, — светило солнце.

— А-а-а-а!

Кричала невеста, стоя на четвереньках на сбитой ковровой дорожке — среди разбросанных роз; мистер Эскью, первым рванувшийся к выходу, с разбегу перепрыгнул через нее. Опомнившаяся толпа ринулась к выходу — спотыкаясь, давясь, толкаясь, кашляя в пыли; трещали под ногами дамские подолы. Чей-то брошенный парик остался лежать у подножия рухнувшего алтаря. Земля дрогнула снова — рухнула, покатилась по каменным плитам раскрашенная гипсовая статуя Девы Марии. Мистер Дэвидсон, обхватив рыдающую от ужаса жену за обширную талию, а ногой наступив ей на платье, пытался оторвать застрявший кусок. Подбежавший командор обрезал подол саблей.

В дверях давились. Норрингтон отшвырнул кого-то — лысого, неузнаваемого, с брызгами слюны на подбородке и выкаченными белыми глазами; крикнул, что зарубит любого, кто сунется вперед женщин и детей. На какой-то момент воцарилось замешательство; оскаленный, в сбившемся парике командор успел за локоть вытащить из толпы разряженную старушонку в кружевном чепце, с морщинистой грудью в не по возрасту глубоком декольте, — вытолкнул на улицу.

Земля вновь ушла из-под ног. Снаружи, за спиной Норрингтона, что-то с грохотом рушилось; мир был полон истошными воплями, собачьим лаем, визгливым ржанием коней, — и, перекрывая все, гудели колокола — надрывались, звали на помощь…

Стены собора, только что кренившиеся внутрь, вдруг распахнулись, — и дальняя, восточная, рухнула, распадаясь. В грохоте сотряслась земля. Грянул многоголосый вопль.

В поднявшейся пыли отличить женщину от мужчины можно было бы разве что ощупью. Обезумевшая толпа, несомненно, затоптала бы Норрингтона, — но охранять двери больше не было нужды — люди бросились в другую сторону, полезли через груды битого камня. Впереди всех, подобрав полы камзола, вприпрыжку бежал губернатор Суонн — босой на одну ногу; на бегу стряхнул и вторую туфлю.

Командор выскочил на улицу — слезились запорошенные глаза, уши закладывало от грохота. Все вокруг рушилось — но ничего не было видно в пыли. Земля ползла под ногами. Грохот, крики — и колокольный звон…

Он все же не устоял на ногах. Ударился коленями и снова локтем — будто назло, снова правым, покатился… Но даже не почувствовал боли. Он лежал ничком на этой содрогающейся земле, вцепившись в расползающиеся под пальцами булыжники мостовой.

Будто ожили легендарные киты, на которых, как верили древние, стоит земля, — заворочались, ударили хвостами… В мире не осталось опоры. Земля, сама земля…

Ветер налетел внезапно. Несколько коротких порывов — и шквал. Захлопали двери и ставни, полетели листья и сорванное с веревок белье; что-то покатилось с металлическим звоном — блюдо, что ли; ветер хотел оторвать человека от земли — швырнуть, протащить по мостовой… Норрингтон вцепился, вжимаясь, распластавшись по камням. Держался всем телом, носками сапог… Дышал сквозь зубы, уткнувшись в рукав; перед глазами были только булыжники, ползущие с глухим слитным перестуком. Стоило обернуться и вдохнуть ветер — разорвало бы легкие.