День святого Антония - [16]

И тогда страсть накинулась на нас, словно бацилла, попавшая внутрь, которую потом ничем не выкуришь.

Мы стали щекотать себя, потому что никто нас не щекотал. Мы все щекотали и щекотали себя, потому что в нас поселилась страсть. Мы щекотали себя до завтрака, после завтрака и во время завтрака, мы щекотали себя во время молитвы. Даже в метро мы щекотали себя — особенно, если было многолюдно и люди стояли вплотную друг к другу. Тогда щекотать себя особенно удобно. Мы щекотали себя на игровой площадке, пока Рафаэлла угощала чашкой кофе одного из поклонников. Мы щекотали себя с закрытыми глазами и с открытыми, чтобы лучше все видеть.

Мы посещали газетные киоски для взрослых и все листали журналы, пока нас не выгоняли из-за того, что мы не можем их купить. И потом мы повторяли все то, что видели в журналах: натирали себе кожу арбузом и выковыривали из пупка черные косточки. Мы даже втирали себе в кожу мед. Но это не помогало. Некоторые наши клиенты спрашивали: «Чем это так пахнет?», а это пахло нами, ведь если вотрешь в кожу мед и потом походишь одетый, то начинаешь пахнуть. Одежда прилипала к телу, но никто этого не замечал, ведь мы сами занимались стиркой.

Мы поняли, что Бог изваял нас на славу. Рафаэлла говорила: «У Бога не все люди хорошо выходят, некоторым не повезло». Мы благодарим Бога за то, что он хорошо нас слепил. И задаем себе вопрос, сколько нам еще себя щекотать, прежде чем нам улыбнется рай. Рай, о котором говорят люди в метро поздно вечером, когда в вагонах уже почти никого не осталось. Рай, в котором кряхтят и стонут и резко срывают друг с друга одежду. Рай, который мы видели в кино на 55-й улице, где крутят фильмы за три доллара. Рай, в котором один другому говорит: «Я хочу делать с тобой все», а другой отвечает: «Хорошо, делай со мной все».

Как часто мы говорили друг другу: «Я хочу делать с тобой все», а второй на это отвечал: «Хорошо, делай все это со мной»! Просто чтобы потренироваться, до того как мы останемся один на один с теми, кто нас изберет и кого мы сами избрали. «Делай со мной все» — это звучало как пароль в рай, и ничего страшного, что мы не знаем, что этот рай собой представляет. Мы знаем только, что это рай, ведь мы слышали, как люди о нем шепчутся — так можно шептаться только о рае.

Мы стали собирать собственную влагу и потом смешивали ее с куриной, потому что нас учили, что животные — это тоже божьи твари.

Рафаэлла порой удивлялась пропаже яиц. Она открывала холодильник и говорила: «Кто ворует мои яйца?»

Мы молчали. Что нам делать, если нас никто не щекочет и даже не собирается, поэтому мы и щекотали себя сами. Мы щекотали себя и смешивали свою влагу с куриной. И потом, оттянувшись, втирали эту смесь в кожу — мы мазались этой штукой словно кремом с витамином Е. Но ничего не помогало. Абсолютно!

— Кто держит нас впроголодь? — вопрошал Поль. — Рафаэлла держит впроголодь своих поклонников, но кто держит впроголодь нас?

— Наверно, сам Бог, — говорил Тито, — наверняка, это он. Кто бы еще это мог быть?

Поэтому мы благодарили Бога каждое утро и каждый вечер за то, что он слепил нас на славу и держит впроголодь.

Рафаэлла сказала: «Может быть, ‘Мама Буррито’ — не совсем плохая идея. Кто знает? Почему бы и нет?»

Второго июня они с Эвальдом Критом пошли покупать кухонное оборудование: миксеры, противни, сковородки, скалки. Домой они пришли с многочисленными коробками.

Рафаэлла сказала: «Итак, ‘Мама Буррито’ родилась на свет!»

11

Эвальд Криг заказал в типографии рекламки. На листочках было написано: «Мама Буррито». А чуть пониже: «Самые вкусные буррито в Квинсе». Под этим: «Позвоните и получите скидку 10 %».

Рафаэлла больше не работала у Саймона. Саймон разозлился, когда она пришла к нему за расчетом. Многие клиенты приходили в его кофейню только ради Рафаэллы, и он об этом знал. Но признавать этого никогда не хотел. Вначале он ее умолял: «Не бросай меня, Рафаэллочка, моя кофейня будет без тебя уже не та». Потом он начал ругаться. И наконец закричал: «Так уходи же, паскуда, уходи, шлюха! Будешь подыхать от голода, но сюда ты больше никогда не вернешься!»

И она ушла.

Эвальд Криг сказал:

— Наконец-то ты оттуда ушла, это надо было сделать намного раньше.

— Посмотрим, — сказала Рафаэлла, — туда я в любом случае больше не вернусь.

— Через пять лет, — сказал Эвальд, — можно будет покупать акции «Мамы Буррито». Все захотят купить хотя бы одну акцию, а ты будешь ими всеми владеть.

Рафаэлла начала готовить буррито. Три дня она только и делала, что готовила буррито. А Эвальд Криг их пробовал. И вот через три дня у нее получились такие вкусные буррито, каких Криг еще в жизни не ел.

— Да, — сказал Эвальд Криг, — за такие буррито можно пойти даже на убийство.

— В Мексике они не такие, — сказала Рафаэлла, — мы едим их там совсем по-другому.

Криг об этом ничего не хотел знать.

— Неважно, как их на самом деле едят в Мексике, — говорил он, — важно то, как люди считают, что их нужно есть. Главное — это воображение: сигареты, буррито, фейерверк, фильмы, водка, книги. Все это воображение, воображение и только воображение. Упаковка — удовольствие — удачная продажа. Скоро ты сама будешь торговать воображением. Больше того, ты позаботишься, что воображение станут доставлять людям на дом, прямо к подъезду, а если они захотят, то и прямо к ним на кухню, на стол или, я бы не возражал, если прямо в кровать или в уборную. Это меня меньше всего волнует, при условии что твои буррито попадут им в желудок. Сначала в желудок соседей, затем в желудки всех ньюйоркцев, после этого в желудки всех американцев, и я не успокоюсь, пока твои буррито, твои восхитительные буррито, не окажутся в желудках китайцев, корейцев и японцев.