День славы к нам идет - [4]

Жану и Пьеру хотелось получше рассмотреть короля, и они, с трудом выбравшись из медленно двигавшейся по залу толпы, встали у стены, неподалеку от ниши. Было душно; в снопах света, проникавшего через высокие окна, клубилась пыль. Король задыхался, вспотел, рот его был полуоткрыт, парик съехал чуть набок. Национальный гвардеец протянул ему бутылку вина. Людовик, запрокинув свое полное лицо, сделал большой глоток, и красные капли упали ему на грудь.

— Король пьет! — весело крикнул кто-то.

Какой-то простолюдин, рабочий или мастеровой, протянул Капету пику с болтавшимся на ее острие красным колпаком. Король взял колпак и надел его на свои напудренные волосы. В эти минуты он хотел казаться добрым патриотом. Но вовсе не собирался выполнять требования граждан. Он улыбался, но чувствовал себя скверно, его мучила жажда, не утоленная глотком дешевого вина, которого он отведал, наверное, впервые. Людовик XVI думал о том, когда же иссякнет эта бесконечная толпа, когда очистит зал эта распоясавшаяся чернь, прижавшая его к амбразуре окна. Революция, народ сдавили его точно тисками, загнали в угол, сделали пленником в собственном дворце. А граждане предместий всё шли и шли, и так будет продолжаться до позднего вечера…

Кто-то нахлобучил фригийский колпак на белокурую голову дофина — наследника престола. Рядом с мальчиком в темном камзольчике, с голубой лентой через плечо, стояла с бледным, бесстрастно-невозмутимым лицом его мать — Мария-Антуанетта, Австриячка, как называли ее в народе, которая не переставала плести сеть заговоров и интриг, направленных против революции…

Друзья расстались на набережной Сены. Над городом опускались сумерки, и в небе высыпали первые звезды, отразившиеся в потемневшей реке.

ВНИЗ ПО СЕНЕ

Жан еще издали заметил Танкрэ. Он сидел на груде просмоленных канатов вблизи причала, поджидая его с Полем. Пьер сменил роскошный красный жилет на обыкновенную куртку с оловянными пуговицами. Несмотря на ранний час, набережная не была безлюдной: водоносы несли полные ведра, торговцы перебирали свой товар, женщины с корзинами спешили на рынок. Грузчики вытаскивали из баркаса на берег тяжелые мешки с мукой.

Пьер пошел к лодке. Жан нес сверток с едой, которой снабдила их мама Франсуаза. Поль бежал впереди с Маркизой.

Сели в лодку. Пьер отвязал канат и оттолкнулся веслом от причала. От реки тянуло свежестью. Вода отсвечивала тусклой желтизной. По Сене плыли галиоты, ботики, шлюпки, лодки, нагруженные зерном, свежей рыбой, овощами и фруктами. На прачечных плотах, возле берега, женщины, нагнувшись, стирали белье. Проплывали под мостами. Под их сводами было сумрачно, но вскоре яркий свет ударял в лицо, заставляя зажмуриваться. На воде играли солнечные зайчики.

Пьер налегал на весла, он был опытный гребец, часто помогал отцу перевозить людей с одного берега на другой. Плывя по течению вниз по Сене, миновали остров Сите с собором Парижской богоматери; остался позади справа королевский сад Тюильри с партерами, водоемами, мраморными статуями, вековыми каштанами, где много серовато-желтых горлиц… Медленно отступали назад дворцы, огромные четырех-пятиэтажные дома с высокими каминными трубами. И Елисейские поля с их зелеными лужайками, где пасутся козы, с рощами, кофейными домами, с гуляющей публикой…

Маркиза вела себя беспокойно, вертелась под ногами, встав на задние лапки, скребла передними по борту, стараясь высунуться наружу, но потом улеглась на дно лодки и затихла. Жан сменил друга, сел за весла, а Пьер, разминая уставшие руки, стал рассказывать историю, которая, как он уверял, произошла с его отцом:

— Раз ночью один человек будит отца и просит, чтобы он перевез его с приятелем на другой берег. И сует горсть монет. Папаша сразу смекнул, что тут дело не чисто… Но все же согласился. На берегу стоит другой незнакомец, и возле него — большой узел. Луна взошла, все хорошо видно. Эти два типа подгоняют отца, торопят, велят, чтобы он не мешкал. Сели в лодку, поплыли… Папаша еще к середине реки не выгреб, как стали они ссориться, оба схватились за узел, и каждый тянет к себе. Лодка закачалась… И вдруг тот, что стоял на берегу с узлом, толкает изо всех сил своего товарища, и бедняга летит в воду, начинает барахтаться, кричать… «Ну, — думает отец, — влип в историю!.. Что делать?» А человек в лодке выхватывает у него весло и бах тонущего по голове… И тот преспокойно идет ко дну. Убийца передает отцу весло и приказывает быстрей грести. И говорит: «Держи язык за зубами, не то…» Пристали к берегу, он схватил узел, выскочил из лодки и поминай как звали… Вот как было дело. Постойте-ка, а чем это пахнет?

Пьер зашмыгал носом, принюхиваясь.

— Очень вкусный запах. У меня тонкий нюх, даже лучше, чем у вашей собаки. Вот она лежит и ничего не чует. А я чувствую… Жареным пахнет…

— Ты прав, — сказал Жан, — в этом свертке, что подле тебя, половина жареного гуся. Его прислала нам в подарок тетя Мадлен.

— Гусь! — оживился Пьер. — Жареный! Я так и знал. Я обожаю жареного гуся… Может… может, сейчас закусим, а? Мы долго плывем… Вот и Булонский лес позади…

— Нет, Пьер. Давай подождем. Впереди Сен-Клу, а потом пристанем к берегу и позавтракаем.