День середины лета - [16]

Он понимал, что надеется на чудо. Но — дьяволы побери! — порой ведь даже чудеса случаются в этом мире!..

Дурные мысли лезли в голову вопреки желанию — и, как водится, совсем не вовремя! Незнакомые корабли возвышались уже слишком близко, невольно вызывая дрожь грубо вырубленными на носах чудовищными мордами. От их горящих глазниц ложились на воду синие пылающие дорожки, которые приходилось обходить стороной — настороженно и мягко, боясь потревожить монотонное колыхание волн да привлечь внимание чужих дозорных.

Лишь вынырнув в черной плещущей тени у борта, мокрым пауком вцепившись в широкую якорную цепь, Огнезор позволил себе передохнуть.

"Эх, знала бы ты, Снежинка, как дьявольски паршиво в этой ледяной воде!" — без особой надежды, просто по давней привычке, выплеснул он накипевшее раздражение.

И вдруг, чуть вновь не опрокинув его в темные волны, далекий-далекий, очень странный, едва различимый — но все же такой теплый, такой уютный, такой долгожданный — зашуршал ответ:

"У тебя такая интересная жизнь, загадочный незнакомец… Не то, что эти проклятые кастрюли…"

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СИЛА КРАСНОРЕЧИЯ ВЗЫВАЮЩИХ. НОВЫЙ ХОД ЛОРДА АМАРЕША

Взъерошенная и злая Слава вынырнула рядом, дернула Огнезора за мокрую штанину, вырывая из внезапного оцепенения.

"Что стряслось? — его привыкшие к темноте глаза разглядели сложенные в вопросительном жесте пальцы. — Что-то почуял?".

"Ничего", — резко помотал он головой.

Сейчас не время было разбираться с голосами. Синеглазое чудище уже разверзло над парой темных мастеров свою голодную пасть.

"Давай, я первая!" — нетерпеливо сверкнула глазами Слава. Жесты ее выходили резкими, так что не понять было, вопрос это, просьба или требование.

"Жди", — безмолвно осадил ее Гильдмастер, прислушиваясь к слишком уж тихим громадинам.

Здесь, конечно же, были люди — даже очень много людей. Однако все безмятежно почивали, без единой тревоги или страха. Будто не в плавучем звере у чужого, возможно, враждебного берега коротали они ночные часы, а в своих домах за крепкими каменными стенами! И только дремлющий юнец у чаш с горящим маслом, вместо хмурых дозорных, хранил здешний покой.

Но все же, казалось, корабли незваных гостей таят немалую опасность. Щекочущие паутинки чуждого дара даже сквозь перчатки инеем обжигали Огнезоровы ладони, дразнили чувствительный нос и неприятно саднили кожу.

— Как примитивно и грубо, — презрительно кривила губы Слава. На борт выбралась она почти не таясь — и рыскала теперь повсюду, слишком уверенная в силе своего дара, слишком надеющаяся на хитроумность собственной защиты.

— Впервые встречаю амулеты столь нелепые, — фыркала Огнезору на ухо. — Да к тому же еще и так много! Их одаренные хоть невежественны, но старательны… Моим бы ученикам столько упорства!..

— Не стоит потешаться раньше времени! — шипел на нее Гильдмастер, с подозрением оглядываясь вокруг. — Охрана здесь, может, и диковинна, но, боюсь, вполне неприятна в действии. Хочешь проверить на собственной шкуре?

Слава ненадолго затихала — чтобы вскоре опять приняться за старое. В угрозу со стороны чужаков она, похоже, не слишком верила.

Мужчина же хмурился все больше. В непривычных переплетениях здешних амулетов чудилось ему нечто гадкое. Играющее на потаенных инстинктах да низших, животных эмоциях, покоряющее и подавляющее волю. Любой, попавший в эту паутину, неминуемо преисполнялся трепета, терял себя в собачьем восторге и слабости, в желании служить да поклоняться.

Огнезор, как всякий мастер Разума, обучался подобному умению, знал, как привлечь человека, даже — покорить, как привязать к себе или сломать. Но всегда его влияние было кратким. Стоило ослабить хватку — и жертва приходила в себя, возвращала свободу воли… Конечно, если не лишалась рассудка.

Оттого вдвойне диковинными и чудовищными казались Гильдмастеру невидимые корабельные храны. Могли ли в неизвестной стране открыть тайну вечного преклонения? От подобной мысли неприятно морозило лопатки. Да за одну лишь эту мерзость заслуживали нежданные гости самого холодного приема!

Зачем, для чего проделали они такой долгий путь? Этот вопрос волновал Гильдмастера более прочих. И с каждым новым бесшумным шагом по палубе мирно дремлющего корабля все больше уверялся он, что ответ ему не понравится.

К спящей команде Огнезор не приближался. Стороною обходил все двери и люки, чувствуя, что уж туда лезть никак не стоит, что сделаешь лишний шаг — и коварное плетение сомкнется на горле удавкой да, ежели не подогнет тебе коленей, не придавит к полу в унизительном поклоне, так бросит на растерзание здешним рабам, прервав их сон и подогрев слепую ярость… Зато диковинную защиту чужаков изучал мужчина с удвоенным вниманием, запоминая любую мелочь, — пока не бросила к его ногам Слава сонного оцепеневшего мальчишку, единственного корабельного "дозорного", что дремал у пылающих чаш, вскидываясь иногда, дабы подлить в огонь вонючего масла.

— Вот и наша добыча, — нехорошо усмехнулась черноглазая. — Мне его допросить, или ты сам?

Юнец поддался внушению покорно и почти радостно: привычный к бездумному подчинению, он говорил и говорил, сыпля архаичными словами да на свой, чужеземный, лад искажая интонации знакомого языка. Торопился, почти захлебываясь от всего, что хотелось выложить. Будто смирное животное, готов был лизать ноги любому, в ком чуял инстинктивно хозяина. На Огнезора же смотрел с обожанием, терся в исступлении щекою о протянутую к лицу ладонь, так что хотелось мастеру брезгливо вытереть руку, но он боялся не удержать контроль: от чужого пса никогда не знаешь, чего ждать, даже если сейчас тот весело виляет тебе хвостом.