День рождения - [40]

Она не забудет.

— Потом забеги к Ютке. Спроси ее, согласится ли она в дневные часы, пока я на работе, заменять маму. Скажи, что мы рассчитаемся с ней. На улице много снега — нужно часто убирать.

Боришка, не поднимая глаз, смотрела себе под ноги. Отец никогда не наказывал ее, но эти несколько фраз были для нее больнее любых побоев.

— Когда Цила приедет, передай ей, что нет ни обеда, ни ужина. Деньги — в шкатулке. Купите все, что нужно. Пусть Цила приготовит обед и приберет в квартире. Если поезд опоздает и Цила с Миши не приедут до полудня, скажи Ютке, чтобы она и продукты купила. На два дня. А то ведь магазины два дня будут закрыты.

Отец говорил спокойно, не сердито, как человек, который хорошо знает, кому что можно поручить.

— Попроси Ютку прибрать в квартире у инженера. А я пойду немного подмету тротуар и побегу на работу.

Подняв воротник пальто, отец направился к выходу. Боришка пошла за ним следом и взяла его за руку.

— А что же мне целый день делать? — спросила глухим голосом Бори, словно ей трудно было говорить.

Отец не рассердился, но и не смягчился, а лишь сказал:

— Делай маникюр. Или примеряй платье. Или пойди погуляй. Как обычно.

Он вышел на улицу подметать. Потом еще забежал на минутку, повесил ключ от подъезда на крючок, попрощался и ушел. Боришка долго смотрела ему вслед из окна. Отец шагал с высоко поднятой головой по свежевыметенному тротуару, затем сел на служебный троллейбус и скрылся из глаз. На улице все еще было темно, как ночью: горели фонари. Бори сцепила пальцы рук и опустилась на стул. Сознание, что ее не принимают всерьез — есть ли она, нет ли ее, все равно, мол, от нее никакой пользы, — было страшным, как омут.

XII. Предательство Ютки

Боришка мерзла. Впервые в жизни ей было так холодно. И так пусто и холодно на душе. У нее бывали трудные минуты, но никогда еще она не оставалась наедине со своими невзгодами. Мать всегда старалась чем-то помочь, да и Ютка тоже. И, разумеется, Сильвия, которая всегда была на ее стороне. О, эта Сильвия!

А сейчас она могла спросить совета лишь у опустившейся на нее тишины. Посидев немного, Боришка с трудом поднялась, медленно и тяжело, точно старуха, которой через силу дается каждое движение, как, наверное, тетушке Гагаре.

Отец поручил ей сходить в жилуправление — поговорить с Юткой и Цилой. Словом, дела были, но час для всего этого был еще очень ранний, разве что для уборки самое время. Впрочем, есть еще одно дело, которое хотя отец и не доверил ей, но от него зависит все остальное. С него она и начнет день, Боришка надела пальто.

Раньше она в это время только пробуждалась, а сейчас влилась в поток людей, спешащих на работу. Бори не решилась сесть на троллейбус — побоялась случайно встретиться с отцом — и пошла на трамвайную остановку на Малое кольцо.

Трамвай был набит битком. Бори едва втиснулась на площадку. А ехать туда с двумя пересадками. Морозный утренний воздух приятно холодил щеки, розоватый свет солнца, проглядывавшего временами сквозь тучи, вспыхивал бликами на снегу; теплое дыхание кудрявыми облачками окутывало лица прохожих. Словом, было обычное рождественское утро, когда над улицей плывет запах пирогов и еловой хвои даже там, где ничего не пекут и елками не торгуют.

И только Бори не замечала никаких запахов.

В больницу ее сперва не захотели пропустить. Но сторож оказался добрым стариком и в конце концов сам позвонил дежурной сестре на мамин этаж, чтобы узнать, как мама себя чувствует. А Бори стояла и смотрела на мигающие огоньки табло местной АТС. Потом она взглянула на сторожа, и того поразили ее глаза — строгие и такие горестные.

— Это я всему виной, что мама сюда угодила. И мне обязательно нужно ее повидать, — сказала она, не сводя со сторожа требовательного взгляда.

«До чего же, однако, отчаянная девчурка!» — подумал тот.

Мимо прошла медсестра, неся под мышкой истории болезней. Сторож окликнул ее:

— Сестричка, проводите вот эту девочку на четвертый этаж, в палату семьдесят шесть, к больной Штефани Иллеш.

— Сейчас? — удивилась сестра.

— Да.

Бори никогда еще не доводилось бывать в больнице. Ничего особенного: обычный коридор, длинная вереница палат — одна за другой. В воздухе стоял тяжелый запах лекарств, по коридору торопливо взад и вперед сновали сестры.

Хирургическое отделение. Пока она шла вдоль по коридору, на нее со всех сторон удивленно поглядывали, но никто ничего не сказал.

Вот наконец и семьдесят шестая. Бори отворила дверь. В палате лежали четверо. Три незнакомых головы одновременно, как по команде, повернулись к ней. И только лежавшая на четвертой койке больная не пошевелилась. Но нет, конечно же, она жива: видно было, как при каждом вдохе чуть приподымается легкое одеяло у нее на груди. Лоб и половина лица в белых бинтах, левая нога до самого бедра в гипсе.

Больные молча и пристально разглядывали неурочную посетительницу. И вдруг мама открыла глаза, повернула голову к Боришке и улыбнулась ей:

— Иди же сюда!

Бори подошла к маминой кровати с правой стороны. Мама дотянулась до нее и взяла ее за руку. Какое ласковое прикосновение!

— Это ваша дочка, тетушка Иллеш? — разом заговорили все три соседки, но ни мама, ни Бори не слышали их слов, не слушали их.