День рождения кошки - [11]

Забежал в кусты по срочному делу молодой мужик, оглянулся, огораживаясь взглядом, как забором, заметил: высотные дома, кошка в траве, сидит на железяках баба, облокотившись о колени в позе ямщика.

И в центре Москвы всегда отыщется местечко, поросшее лебедой, и при нем такая вот понурая фигура, потерявшая дальнейшее направление. Русский пейзаж. Сама недавно видела на пустыре: сидел на камушке мужик, стояла перед ним бутылка на земле, в ногах вертелась собачонка. Пробегая мимо во второй и в третий раз (бутылка постепенно пустела), я хотела подойти, сказать: что, брат, хреново? — и сесть рядышком. Но было недосуг.

И вот сама сижу…

Вышел мужик из кустов, опустился рядом на железяки.

— Что, — говорит, — сидишь тут, ждешь кого?

— Да кошку вот хотела отдать в хорошие руки — не берет никто.

— Ох, эти кошки, — говорит мужик. — У меня у самого как-то уехали в отпуск мои, а я замучился с котенком. Пищит! Я его в окошко выкинул. Утром вышел — а его уже в универсам отнесли. Он там и сейчас живет, вырос.

— Да знать бы, что выживет, — говорю, — можно и бросить.

— Выживет, куда денется, — заверил мужик. — Они, кошки, умные. И хорошими прикинутся, и пристроятся куда угодно — к столовой, к магазину. Кошек везде принимают.

Он между тем придвинулся поближе.

— Живешь тут? — спросил.

— Нет, — говорю, — с Сокола приехала.

— Ух ты, из-за кошки? — удивился. — А я вот тут с ребятами… В кусты забегал, видела, наверно, — сказал, застыдившись.

— Все в порядке теперь? — успокоила я его.

— Да, — улыбнулся, — большое облегчение. А кошка — да хочешь, я ее заберу к себе на деревообделочный комбинат, у нас там крыс!..

— Забери, — взмолилась, — сделай милость!

— А потом, — припомнил он, — мои снова завели кошку и опять уехали. Нет бы с собой забрать — мне оставили, а ни к чему ее не приучили. Она нагадит в коридоре, размажет и половичком прикроет. Придешь — вонища! Ну, я ее избил. Соседка к ветеринару отвезла, гипс наложили.

— Ничего себе, так бил?

— Ага, — раскаянно сознался он. — Сломал ей что-то. А ты тоже соседям отдай!

Надежды на него не было, сгребла я кошку и побрела с ней вдоль дороги. Рыночные ряды тянулись и там. Встану, то тут постою со своей ношей, то там. Мужик плелся следом.

— Слушай, пойдем со мной! Мои опять уехали. А ты замужем?

— Еще как, — говорю. — И дети.

— Вот и у меня двое. Только жена — давно я уже с ней не живу, отбила у меня все, падла! — бедственно пожаловался мне.

— Ничего, — утешила я. — Это, считай, у всех.

Он задумался о печальных свойствах жизни, а мы с кошкой стали потихоньку отступать дворами. Там царила тишина, бугристый асфальт под кленами давно сроднился с землей.

Кошка моя присмирела и уже не лезла на плечо. Поняла, что жизнь — это не праздник победы над попранным Гаврилой, это невольничий рынок, где тебя продают — а покупателя нет.

Потом она завозилась у меня в руках и спрыгнула на землю. Я смотрела, что будет.

Она приникла к асфальту и вслушалась: вот он, мир, где не до побед: где надо выжить. Крадучись, двинулась прочь, пробуя этот мир всеми настороженными чувствами.

Она не оглянулась на меня. А я не шагнула следом. Пусть как знает, ведь что-то ей подсказывает инстинкт?

Счастье моего дома удалялось, крадясь навстречу неизвестности. Может, она почувствовала, что этот выбор надо сделать.

Вот скользнула за угол дома. Что же я медлю? Что же не бегу, а иду шагом?

Странно ли, что за углом я ее уже не нашла? Разве я не этого хотела?

Теперь, когда я прихожу домой, никто не бросается мне под ноги с воплями нетерпения, и я спокойно принимаюсь за дела. Никто не будит меня по утрам.

Но кошки находят свой дом за десятки километров. Я жду, когда она заскребется под дверью, как это было уже не раз. Я открою, она ошалело ворвется и снова водворится в доме хозяйкой — шумная, эгоистичная.

В ожидании стоят по местам ее блюдца и ванночка в туалете.

Умный, несчастный, обреченный мучиться со мной мужчина сказал:

— Вот всегда ты так: одной рукой гонишь, другой манишь. Настоящая женщина: стерва.

Он оглянулся

Самый печальный миф античности гласит: «Орфей очень любил свою жену Эвридику».

Это не начало мифа и не конец, но здесь корень трагедии. Что значит любил в случае мужчины и женщины? Господь Бог, например, в совершенстве своем любит всех, не делая различий. А Орфей выделил одну Эвридику. Значит, он любил ее иначе, чем Бог.

Почему-то представляется беспокойный паук: вот он высматривает, выжидает муху, вот он опутывает ее, трепещущую, заботливо укутывает и вступает в права обладания.

Нет, это неуместное сравнение. Не Бог, но ведь и не паук же! Совсем не такова любовь людей.

Довольно безобразное зрелище, если присмотреться.

Часа через два после того как они расставались, любящий муж начинал тосковать и звонил жене. Она, еще не сняв трубку, уже знала, что это звонит он. Как она выделяла его звонок из тридцати прочих, для нее самой оставалось загадкой. Наверное, телефонные провода облегчают телепатию.

Но она не всегда оказывалась на месте. Она работала на радио и бывала то в редакции, то в дирекции, то в студии, а то в репортерских разъездах. А ему важно было знать, где она в эту минуту находится и что делает. Не то чтобы он ревновал, нет, но ему становилось дурно, когда он представлял, как она разговаривает с интересным человеком, задает ему вопросы, с восхищением выслушивает или, не дай Бог, смеется — это самое нестерпимое: смех у нее такой, что так и тянет в него окунуться. Работать ей приходилось не с последними людьми — с политиками, промышленниками и руководителями. «Мерседесы» и «БМВ», никак не ниже «Волги». Но муж не ревновал, нет. Он звонил только для того, чтобы она чувствовала его присутствие, чтоб ни на минуту не забывала, что она не обособленная единица, а связанная с другой цифрой в нераздельное число. Он звонил, ее коллеги выясняли друг у друга, где она, подсказывали, по какому номеру перезвонить, и, со второй или третьей попытки дорвавшись наконец до ее певучего голоса, он чувствовал себя как марафонец на финише и исторгал, словно последний вздох: