День после Розуэлла - [46]

"Я остался после работы", — сказал я. "Я не хочу проводить слишком много времени с документами, когда людям полагается работать."

Генерал засмеялся, пока листал документы, но было видно, что он был впечатлен. Как бы я ни хотел назвать документы из Розуэлла кучей ящиков с материалами, ради которых меня могут убрать, мы знали, что там находилась большая часть будущего нашего УИР.

Военные научно-исследовательские агентства являлись объектом растущего давления Конгресса, с которыми можно было либо заработать несколько очков, либо выйти из программы запуска навсегда. Первые неудачи в запуске военно-морской WAC "Корпорал" и военной "Редстоун" подняли на смех американскую программу запуска ракет, тогда как Советы демонстрировали свой успех и как баскетболисты забрасывали мячи в сетку с другого конца площадки. Армейский проект лунной базы "Горизонт" пылился на полках. А в вооруженных силах возрастало беспокойство о том, что мы будем втянуты в неудачную французскую миссию в Индокитае, чтобы сдерживать Вьетконг, Патхэт Лао и Красных Кхмеров от создания целой коммунистической области. Это была война, в которой мы не могли выиграть, но она истощала наши ресурсы для реальной битвы в Восточной Европе.

Даже больше выигрыша очков, генералу Трюдо нужны были развивающиеся проекты, чтобы воспрепятствовать гражданским агентствам в урезании и сокращении наших ресурсов. И теперь в руках моего босса был мой первый отчет и теперь он знал, что у нашего стратегического плана было некоторое рациональное основание. Он стремился к тактическому плану.

"Мы знаем то, что хотим сделать", — сказал он. "Но как мы это сделаем?"

"Я об это тоже думал, Генерал", — сказал я. "И вот с чего бы я хотел начать".

Я объяснил, что хотел бы составить список всех наших технических человеческих ресурсов, таких, как специалистов по ракетам из Германии, продолжающих работать в Аламогордо и Уайт Сэндс. Я бы хотел повстречать больше людей, чем встретил за период своей работы со специалистами по ракетному топливо и специалистами по управлению ракетами в программе управляемых ракет, когда я был в командовании батальоном Найк в Красном Каньоне. Но мы также работали и с учеными-теоретиками, людьми с опытом, которые могли объединить холодную четкость инженера с рисковыми взглядами вольнодумца. Это были люди, которых я хотел собрать в мозговой трест, люди, с которыми я мог говорить о странных предметах и устройствах, у которых не было никакой связи с земной реальностью. Это были ученые, которые могли рассказать мне о потенциале таких предметов, как кремниевые пластины с таинственными серебряными гравюрами на них.

"И что будет после того, как у Вас появится мозговой трест?" — спросил генерал Трюдо.

''Познакомлю их с технологиями," — сказал я. Я осознавал, что мы не совсем ориентировались в большей части своего материала. Мы не могли обратиться с просьбой к основным научным и академическим сообществам, потому что мы бы очень быстро потеряли контроль над своими тайнами. Кроме того, многое из этого имело отношение к оружию и на этот счет у нас были очень строгие правила, мы не могли раскрывать информацию без соответствующих допусков. Но наш мозговой трест был бы бесценным. И с помощью соответствующей ориентации и проверки безопасности, они также хранили бы наши тайны, как они делали, начиная с конца Второй мировой войны.

"Кого из ученых Вы имеете в виду?" — спросил Трюдо, доставая небольшой блокнот из черной кожи, который он держал во внутреннем кармане пиджака.

"Я думал о Роберте Зарбахере", — сказал я. "И Вернер фон Браун, конечно. Ганс Колер. Герман Оберт. Джон фон Нейман".

"Как много они знают о Розуэлле?" — хотел знать Трюдо. Если только с ними консультировались по материалам из Розуэлла в 1947 году, поскольку я знал, что Вернер фон Браун был с генералом Твинингом, то мы не раскрывали им никаких секретов. Если им никогда не сообщали о катастрофе, то мы рисковали поделиться с ними информацией, которая была все еще под грифом даже выше, чем "совершенно секретно". Генерал Трюдо должен был знать насколько опасно было подставить головы этих ученых под петлю. Но я уверил его, что все они знали что-то о Розуэлле из-за своих связей с Научно-исследовательским Советом. Во время правления Эйзенхауэра, информация о секретных исследовательских проектах и собранных данных об инопланетянах, обычно фильтровалась в офисе Совета по научным исследованиям, потому что глава Научно-исследовательского Совета был одним из настоящих членов группы.

"Я был в Белом доме, когда Зарбахер был в Совете, Генерал", — сказал я своему боссу. "Таким образом, я вполне могу быть уверен, что он в курсе. И Герман Оберт тоже", — признался я Трюдо. "Он уже говорил мне, что как он полагал, наблюдаемые нами на радиолокационных экранах в Красном Каньоне объекты, которые появлялись и затем исчезали без следа, вероятно были такими же внеземными кораблями, как и тот, который мы нашли в Розуэлле. Я не знаю как, но он знал".

"Ну что же, во всяком случае это хорошие новости", — сказал генерал. "Я бы предпочел не разглашать секретные данные, прежде, чем они дадут подписку. Фил, я также не хочу подставлять Вас под объяснения с высшими чинами, почему Вы решили выдать совершенно секретную информацию людям без допуска, даже в интересах национальной безопасности".