По всей видимости, настал вечер; на стене не хватало по меньшей мере еще одного квадратного метра, башмаки и носки у него промокли, и раствор был уже не такой хороший и мазкий, как вначале. А вода, будь она неладна, по-прежнему плескалась на полу. Сколько он ни подступал к этим трубам, пытаясь потуже их затянуть и перекрыть воду, все напрасно. Они будто жили собственной жизнью.
Как ни прикидывай, а эту чертову стенку ему нипочем не закончить. Не говоря уж о том, что и пол теперь вообще-то придется перекладывать.
Работенки не меньше чем дня на три, на четыре. Но в этом доме никакого завтра не будет, потому что дом не тот. Интересно, что говорили там, в другом месте, в правильном доме, куда он так и не добрался. Наверно, ничего особо и не говорили. Вызвонили кого-нибудь еще да чертыхнулись, пожалев о потерянном времени.
И сколько же он тут пробыл? Вроде бы не один день, а много. Часам и то счет потерял. Голод, утолить который совершенно нечем, вгрызался в желудок.
И вот когда Торстен Бергман сидел, будто Иов на куче пепла и камней, стукнула дверь, и вошел Щепка. Бледноватый маленько, сразу сел на пол, привалился спиной к дверному косяку. Словно без разницы ему, намокнет он или нет.
— Ну? — спросил Торстен.
— Да чудно все как-то.
— Кончилось хотя бы благополучно?
— В квартиру они вошли.
— Ну и как там?
— Чудной народ. Не понимаю я их.
— В каком смысле?
— А вот в каком: не понимаю я, как нынче люди живут. По крайней мере, чем они занимаются.
И Щепка рассказал всю эту историю.
Торстен, понятно, заметил, что он оборвал ее посередине. Ясное дело, есть там что-то, о чем он говорить не хочет. Но Торстен слишком устал, чтобы поднажать на него. Вдобавок и у него тоже есть секрет, который он нипочем не выдаст. Так что секреты эти как бы взаимно уничтожаются.
— Он к тому же малюет.
— Ремонт, что ли, дома делает?
— Да нет. Картины пишет. Но считает, что ничего такого в них нету. Дескать, живопись — это сплошной обман.
— Так-так, — сказал Торстен. — Может, он и прав.
— Эта вот стена, которую мы нынче выложили, по крайней мере, настоящая. Стоит себе и стоит.
— Надеюсь, — отозвался Торстен, без всякой уверенности. — Хотя бы весело было, пока работали. И спасибо тебе за помощь. Надеюсь, ты помогал мне по своей охоте, а?
— Человек всегда сам выбирает, кому помочь. Когда до дела доходит.
— Н-да. Пожалуй, пора домой.
— Согласен. Ты собирайся, а я посижу немножко.
— Плохо себя чувствуешь?
— Нет. В общем-то нет. Устал маленько. И в груди побаливает. Прилягу, пожалуй, на минуточку. Куртку под голову подложу, глядишь, и полегчает скоро.
— Я отвезу тебя домой. Без возражений. До Моргонговы ехать всего ничего. Мы быстро. Человек всегда сам выбирает, кому помочь. Твои собственные слова.
— Так ведь я тебе говорил, что живу теперь не в Моргонгове, а здесь, неподалеку.
Оба замолчали.
Торстен толком не знал, за что хвататься. И в этот миг в дверь энергично постучали, даже не постучали, а замолотили. Невесть почему мир словно бы опять пробудился и требовал впустить его внутрь.
— Кто это, черт побери? На часах-то уж полдевятого!
— Небось эта, Софи, ходила куда-то, а теперь вернулась, — сказал Торстен.
И на миг он даже сам в это поверил.
