День писателя - [23]

Выйдешь иной раз на Тверскую и ахнешь: надо же, в честь израильской Тверии, города у озера Кинерет, и город Тверь, и главную улицу города Моисея назвали, памятуя римского императора Тиберия из Иберии (Испания). А в «Иберии» смыслов столько, что трезвым закачаешься: и «иврит», и «евреи», и «Берия», и «вера»! И я, как Вий, на Красной площади у Кремля листаю телефонную книгу, в которой написано, что слово «Кремль» — египетское, перешедшее в финикийское (Керем Эль — «божий виноградник»), а потом в русское «Кремль». Гора Керем Эль возле города Хайфы для пророка Ильи какое-то время являлась убежищем, как Кремль стал убежищем за венецианско-славянскими стенами для царей, генсеков и президентов.

День писателя. Бог находится в слове и нигде больше. Бог это слово. А слово создает писатель. Поэтому именно писатель создает Бога, но не наоборот. Начало движения слова, а не людей. Слово движется только в книгах (конечно, оно и устно движется, но закрепляется в книгах), в литературе. Земля давно заселилась от первой африканской обезьяны людьми, и эти первые люди, как воды, расплескались по всей Земле, и жили миллионы лет, пока слово не пошло от человека к человеку, как по проводам электричество, из Египта. Рец-реч-речитатив-читать-Рейн (река) — Рейн (учитель Бродского — Евгений, с которым я знаком с 1968 года) — пис-писать. Говорим-Рим-римейк-Мадрид-редактор. Троица — читать, писать и говорить. Нерасторжимые пары: «говорить-слушать», «читать-писать». Слово и вода, и то, и то идет, и водит. Word. Песах-посох-песок-пешеход-путь-пост-писать (изливать душу) — писать (изливать влагу) — пистис (вера по-египетски, и наше ухарское словечко «пиздец») — пасха-Псков-писатель. Очень близки слова высокие к опущенным, низким. Яхве (Яков, Якуй) произносилось как Яху… а потом вдогонку и йотированное окончание — «й». Эти слова — египетские, фараонские, им минимум — 10 тысяч лет! Писатели, умеющие хорошо говорить, сначала в Египте даже выделились в нацию — евреи (то же, что и жрец, в переводе означает — благоговорящие, хорошо говорящие, сами себя называвшие — идн, иегу-дим, то есть — божественные, равные Богу, идентичные Богу, то есть — писатели). Идн-Дон-Лондон… Нет такого в мире языка, который бы корнями не уходил в Египет, а там и к первой заговорившей обезьяне. Я, Юрий Кувалдин, писатель и неисправимый дарвинист. Нам кажется, что слово «лад» русское. Нет. Оно египетское, принесенное писателями (евреями) из Египта в Испанию. Язык испанских евреев (сефардов) называется «ладино», отсюда и «Латинская Америка» и «Латинский квартал» и др. Русский мат — это пародия на святое (литературное). Нет постоянных языков, каждый язык, рождаясь из одного языка, переходит в другой. Язык родился в Египте, а закончится, я не хочу сказать, что умрет, — в России. В этом смысле Россия — Третий Рим, и четвертому не бывать. Национальное — очень временное чувство. Если уж звезды, как наше Солнце, рождаются живут и умирают, то что уж говорить о нациях. Но язык — бессмертен, он Бог, а Бог вненационален. Русский (святой, ибо слово «русский» происходит от египетского слова «hieros», «херос», «херас», где содержится Ра — бог солнца. Рай — солнечный). Таким образом, Святой (русский, всеобщий) язык — это конечная фаза развития мирового языка, это альфа (алеф) и омега филологии, Бога, писательского труда. Русский язык поглотит все языки мира, и станет единым языком Земли. Я обрел ключ к словам — и стал писателем. Пасха — это День Писателя!

Поскольку лично меня никогда особенно не волновали деньги и то, что на них можно купить, кажется странным, что их поискам суждено было сделаться столь важной составляющей моего существования. При социализме в СССР дорогу мне преграждали редакторы и цензоры, в новой России — деньги. И я вынужден обходить спонсоров с протянутой рукой, чтобы дело святого слова-логоса шло.

«Наша улица», № 4-2003,

а также в книге «Родина», Москва, издательство «Книжный сад», 2004.

а также: Юрий Кувалдин Собрание сочинений в 10 томах Издательство «Книжный сад», Москва, 2006, Том 6, стр. 206.

БЕГЛЕЦЫ

I

Звенели на морозе троллейбусные провода, сладко похрустывал новогодний снежок под ногами, щипало нос, розовели щеки, и покрывались белой глазурью инея шапка, шарф и воротник. Солнце поджигало снег, за прохожими весело бежали длинные тени, в подворотне с холодными мрачными стенами хрустально крошился ледок и позванивал, как рождественские колокольчики.

Желтый флигель в глубине двора, одноэтажный особнячок с тремя белыми, как свечи, колоннами по фасаду, с крылатым козлом, барельефным под козырьком, светился на солнце и казался пряничным, съедобным. По тропинке в снегу, через три ступеньки вверх, узким, холодным коридорчиком, две ступеньки вниз, дверь налево, скрипит, хлопает, справа дверь с рубчатым стеклом окошка приоткрыта, и оттуда резко тянет хлоркой.

Везувий Лизоблюдов переступает с ноги на ногу, перехватывая из руки в руку тяжелый аккордеон в черном, обшитом дерматином футляре.

— Господи боже мой, и-ых, Везувий Иваныч пожаловал! — всплескивает руками тетя Поля, когда Везувий минует порог кухни.