— Посмотрим, что ты нашел, — хмыкнул другой Созо, в то время как третий принялся рыться в мешке, который бросил вор. — О, это то, что нужно такому человеку, как ты! — воскликнул он, вытаскивая золотые статуэтки.
Четвертый Созо сделал несколько движений руками, а пятый — он только что спустился по лестнице и с любопытством наблюдал за происходящим — пропел несколько стихов на неизвестном языке. Статуэтки внезапно ожили. Золото стекло с них, как вода с просаленного бурдюка. Крошечные лошадки, миниатюрные пастушки и совсем маленькие овечки и собаки разбежались во все стороны.
— Хорош бы ты был, если б унес их отсюда! — укоризненно произнес первый Созо. — Ведь они живые! И у тебя поднялась бы рука разлучить девочку с ее овечками! а собаку с ее приятелем-пастухом? Какой ты злой, жестокий человек, Чорсен!
— Откуда ты знаешь мое имя? — прохрипел вор.
Все Созо разом рассмеялись. Чорсен отчетливо слышал, как еще несколько голосов переговариваются у него над головой, на верхнем этаже, и ничуть не сомневался в том, что там находятся еще Созо,
Мир закружился вокруг грабителя. Ему вдруг показалось, что во всей вселенной не осталось никого, кроме него самого и бесконечных Созо. Нет ни мужчин, ни женщин, ни детей — только одно это бесконечно ненавистное лицо с такими добрыми глазами, такой мягкой улыбкой и гладкой кожей,
— Нет! — вскрикнул Чорсен. Внезапно он заметил, что один Созо все-таки отличается от остальных. То ли шире улыбается, то ли глаза чуть больше прищурены. И с воплем неистовой ярости грабитель метнулся к нему, целя прямо в грудь правителя. Он не ошибся. Тотчас все прочие Созо исчезли, бесследно растаяв в воздухе. Остался этот один. Теперь его улыбка больше не была доброй. Это был застывший зверский оскал.
— Давай, бей! — тихо, властно выговорили резко очерченные губы, не переставая улыбаться.
И грабитель, не в силах удержать разящего меча, вонзил клинок в грудь правителя. Пальцы Чорсена судорожно сжимали рукоять. Он попытался выпустить меч, но неведомая сила не позволяла ему это сделать. Какая-то магия приковала человека к его мечу.
И началось ужасное.
Жизненные силы начали стремительно покидать Чорсена. Он слабел. Меч в его руке становился все жарче и, наконец раскалился докрасна. Созо глядел прямо в глаза своему незадачливому убийце, и в глубине глаз мага начинал загораться огонек, в то время как взор Чорсена заволакивало туманом.
Теперь он почти ничего не различал перед собой. Только в голове еще гудели невнятные голоса, как будто переговаривались. Один раз он услышал звонкий женский голос, произносящий имя, кажется, то было имя женщины, которую он когда-то любил… Она жила в Нумалии… Она давно умерла… умерла…
Тело Чорсена обвисло на клинке. Маг медленно поднял обе руки и обхватил меч. Острое лезвие впилось ему в ладони, но крови не выступило. Резким движением маг выдернул меч из своей груди и оттолкнул прочь Чорсена. Грабитель упал бездыханным. Он так и не выпустил рукояти. Губы его еще раз шевельнулись, и сердце остановилось.
— Ступай на Серые Равнины! — с отвращением прошипел Созо. Теперь, когда он, чтобы не погибнуть, вынужден был завладеть жизненными силами чужого ему существа, голос его переменился. Больше не стало звучного, приветливого голоса, так хорошо известного всему Кою. Маг шипел м хрипел. Голосовые связки отказывались повиноваться чужому дыханию. Сердце отстучало, как бешеное/то почти замирало. Теперь он видел мир глазами Чорсена. То, что прежде имело ценность как произведение искусства или как нечто магическое, теперь — с изумлением отметил Созо — рассматривалось им также с точки зрения рыночной стоимости.
Он громко застонал, удивляясь тому звуку, что исторгают его уста, В свое время Созо, подобно другим своим собратьям по магическим искусствам, интересовался некоторыми теоретическими вопросами. В частности, он пытался исследовать проблему взаимоотношений тела и души, Большинство магов считали тело и душу двумя практически самостоятельными субстанциями человеческой личности. Они смело изымали душу и использовали тело, вселяя в него демонов, вызванных из иного мира. Иные ставили опыты над душой,
Но Созо, умирающий от клинка грабителя, поневоле сделал еще одно открытие. Если вселить в собственное тело чужую жизненную энергию, то часть физических и нравственных характеристик будут присвоены оживленным таким образом телом.
Он подумал: "Неплохо бы это сформулировать и изложить в трактате", но затем его захлестнули мысли Чорсена. Он вспомнил все. Вспомнил, как юная девушка из Нумалии любила его. Любила таким, каков есть. Она происходила из хорошей семьи. Естественно, ее родичи были против подобного брака. Какой-то бродяга, грубиян, с отвратительными манерами, с запахом изо рта! И тогда она решилась бежать с возлюбленным — с Чорсеном, Он должен был ждать ее в условленном месте, а он… Стыдно сказать, он пил в таверне и забыл. Просто забыл. Когда он вспомнил и прибежал туда, где у него была встреча с красавицей, то никого там не увидел. "Передумала, — подумал он. — Обыкновенная ветреная шлюшка. Не больно-то я был ей нужен. Если бы любила — дождалась бы!". А она была в это время уже мертва… Веревка, на которой девушка спускалась из окна своей спальни, оборвалась. Эту веревку принес ей Чорсен. Принес первую попавшуюся, не проверенную.
