День Медведя - [80]

Подбодренные бароны и убитый новостями граф покинули зал заседаний управы сразу после подписания протокола и направились к ожидающим во дворе новостей свитам.

Брендель злобно косился на конкурентов, Карбуран лучился благодушием, и лишь Дрягва, на удивление, не выражал ожидающихся от него эмоций.

На узком лице его отражались попеременно и с виду совершенно беспричинно то сомнение, то ярость, то испуг, то подозрение, то еще с десяток необъяснимых и зачастую неподлежащих идентификации в полевых условиях чувств.

Наконец, когда до парадного оставался всего один пролет широкой, покрытой зеленой с золотыми полосами дорожкой, лестницы, он забежал вперед, остановился, развернулся, обвел диким взглядом оппонентов, с ненавистью зыркнул на спускающуюся позади них пару Ивановых гвардейцев, и с усилием выдавил:

– Господа… Я предлагаю… навестить сейчас… бедного Жермона. Поделиться… так сказать… новостями…

– Жермона?..

– Сейчас?..

– Да!!!.. – отчаянно прошипел барон Силезень и, не сводя одного глаза с солдат, остановившихся на пролет выше них поболтать, принялся усиленно мигать глазом вторым, то ли демонстрируя развившийся у него вдруг нервный тик, то ли на что-то намекая.

– У вас глаз дергается, барон, – холодно сообщил Дрягве граф и сделал попытку обойти назойливого конкурента – если не в конкурсе, так хоть на ступеньках. – Приложите компресс или ударьтесь об угол.

– Нам надо поговорить на нейтральной территории!!! – стиснул кулаки и взвыл отчаянным шепотом барон. – Немедленно!!! Срочно!!! Сейчас же!!!

– Да что случилось, Силезень? – набычился и недовольно нахмурился Карбуран. – Что за истерика? Что за тайны? Что за ерунда?

– Тебе, Кабанан, это, безусловно, ерунда! А сегодня ночью… кто-то… – колючий настороженный взгляд в сторону гвардейцев, потом вправо, влево, вверх, вниз. – Кто-то разбил мою вамаяссьскую грелку!..

– …И вся голова была разбита вдребезги? – недоверчивым контральто переспросила матриарх рода Жермонов под взволнованных взором безмолвного, закованного в гипс внука, и рука ее автоматически потянула к себе через стол красно-белую табакерку. Подумать тут было над чем.

Экстренное собрание претендентов происходило на составленных полукругом мягких креслах, у одра болезни злополучного охотника и в присутствии его благородной прародительницы. Гостеприимная баронесса предложила гостям чай или полный обед из двадцати блюд – на выбор – но, потянув носами и вдохнув непобедимые остатки былых ароматов знахарской деятельности, посетители внезапно почувствовали себя сытыми до такой степени, что были даже не способны проглотить ни капли.

– Да!!! Вдребезги!!! И подушка с одеялом уже начинали тлеть!.. – горячо взмахнув сухонькой ручкой, подтвердил барон Силезень.

– От углей? – уточнил Кабанан.

– Естественно! Уж не думаете ли вы, что убийца был еще и поджигателем? – саркастично фыркнул Дрягва.

– Он никого не убил, – ровным голосом заметил Брендель.

– Не по своей вине!!! – гневно выпучил глаза лишившийся таким ужасным способом сразу целой кучи имущества, а, заодно, и покоя с душевным равновесием, барон. – Если вам неизвестно, то это была терракотовая грелка в рост человека, и в постели, прикрытая одеялом, она создавала впечатление, что там кто-то спит! И этот кто-то – не вы, уважаемый граф! Ничем иным ваше идиотское хладнокровие я объяснить не могу! И если бы я не задержался в будуаре супруги дольше, чем планировал…

Под ставшими мгновенно заинтересованными взглядами дворян барон недоуменно смолк, потом отчего-то вспыхнул, как майский вечер, и возмущенно затараторил:

– У нее закатилась камея под комод, мы его отодвигали, пришлось сначала вынуть все ящики, он дубовый, не сдвинуть с места, оказалось, за ним в плинтусе мышиная нора, я стал тыкать туда подсвечником, и попал… попал… Меня пытались убить, а единственное, что вас интересует, это есть ли мыши у меня в доме!..

– Никто злоумышленника не видел, милый Силезень? – сочувственно похлопала его по нервно дернувшейся руке и перевела разговор в деловое русло баронесса.

– Вся прислуга дрыхла, как пьяная, – с отвращением скривилась несостоявшаяся жертва насилия, и мрачно умолкла.

– И он не оставил никаких улик? – полюбопытствовал граф, сделав вид, что проглотил тонкий намек на толстые обстоятельства.

– Оставил! – встрепенулся барон. – Оставил! Этот мерзавец имел наглость оставить на подоконнике жирный грязный след своего сапога! Правого! Во-о-от такой! И он раздвинул ладони, иллюстрируя размер. Размер дворян впечатлил.

– Наверное, он ростом метра два будет, если не больше, – задумчиво покачала головой старушка Жермон. – Мой покойный супруг, да будет земля ему пухом, носил такие же, а ведь он был ростом не меньше меня… М-да… Какая жалость…

– Что барон Буйволино скончался? – уточнил Дрягва.

– Нет, милый, я не об этом. Хотя, старика, безусловно, жаль, да упокоится его кроткая душа в мире, но я имела в виду ваш ковер. Наверное, такими-то ножищами он вам его весь изгадил? По собственному опыту знаю, какая это морока – чистить ковры после того, как какая-нибудь свинья – ничего личного, любезный Кабанан! – прошлась по ним в сапогах с улицы. Хотя, надо отдать им должное, и покойный Буйволино, и покойный сынок наш Лепольдушка, и Мотик всё понимали после первой взбучки. Но сколько возни прислуге!.. Сколько нервов!.. Дрягва на секунду задумался, но тут же отмахнулся: