День Литературы, 2011 № 07 (179) - [12]

В даль сомнений, где поля

В ожиданьи строгом.

Да хранит тебя земля

И ведёт дорога.

***

О кто не испытал сердечных ран!

Я говорю и вижу сквозь туман,

в котором тонут голоса и лица,

а в небесах стремительная птица кричит, и сердце начинает биться

на этот зов из небывалых стран, –

но кто не испытал сердечных ран! – она летит из далека-далёка,

а мне моя печальная дорога

под этим небом, обещавшим Бога,

но только умножающим обман...

О, кто не испытал сердечных ран!

***

Тс-с, тише...

дети спят в Нагорном Карабахе, ручонки разбросав в неутолимом сне. Над ними в вышине

захлопотали птахи

над свадебным гнездом.

И значит, быть весне.

И свежий ветерок,

вздувая рубашонки,

защекотал детей от локонов до пят. И неумолчно мать

зовёт из сна ребёнка... Но – тише – дети спят.

Унявши кулачки,

уста сомкнувши прочно,

закрыв глаза на все грядущие века, спят ангелы пречистые обочин,

спят агнцы Магомета и Христа.

Они уже не встанут – Бог единый

им надевает скорбные венцы,

пока враждой и болью горбят спины

и пули льют их кровные отцы.

Дмитрий ВОЛОДИХИН ВОСХОЖДЕНИЕ К ЧИСТОТЕ

Творчество Захара Прилепина это брелок с секретом. И те, кто близок нижегородскому писателю по мировоззрению, и те, кто видит мир совершенно иначе, единодушно говорят: "Сила!" А потом добавляют – некоторые вполголоса, иные же не таясь: "Появился наконец-то… Дождались". Но когда пытаются определить, в чём сила-то, из чего проистекает та пронзительная мощь, с которой Прилепин воздействует на души, начинается невнятное брожение от эпитета к эпитету. Сильный… нежный… мужской… правдивый… искренний… русский… патриотический… точный… И всегда-то остаётся что-то лишнее, никак не вписывающееся в общую картину. Как если бы старую игрушку, брелок из дюжины деталей, разобрал бы досужий человек, а собрать никак у него не получалось бы: то одну фитюльку забыл вставить, то другая отчего-то "не подстроилась", то третья оказалась "лишней".

Оттого и вся конструкция раз за разом выходит неполной. Так может быть, весь план сборки, изначально прилагавшийся к "брелку", – ложный? В самой своей основе?

Очень многие публицисты, писатели, даже критики поддаются одному соблазну: пытаются сблизить имидж Захара Прилепина и генеральные смыслы его прозы. А это путь ложный. Публичный деятель Захар Прилепин выглядит на порядок, если не на два порядка проще и понятнее того, что пишет литератор Захар Прилепин. Вроде бы, всё на виду, всё просто, всё прозрачно, чуть ли не напоказ: смотрите, нечего скрывать! Боец ОМОНа, бывший нацбол, молодой русский парень, из самой земли нашей высосал правду, швырнул её в глаза тем, кто не хочет её видеть, настоящий мужик, нехилый бухарик, брутальный, крепкий, литературный самородок, дар нравственно крепкой провинции…

Вот оно: детальки от брелка. Не собирается. И происходит разочарование: как же так, отчего ж он не до конца и не во всём патриот? Зачем с либеральными писателями и общественными деятелями хороводит? Почему, раз такой нравственный, про секс так обильно и так откровенно пишет? А правда у него, зачем она ни в какое политическое дело до конца не конвертируется: и туда не уложишь, и отсюда вершки торчат, и вон там корешки не укладываются…

Наконец, сам Прилепин дал подсказку "собирателям брелка", опубликовав превосходное жизнеописание Леонида Леонова в серии ЖЗЛ. Автор постарался "дешифровать" тексты Леонова, вытащить на свет Божий его "огромную игру" с властью и с Богом. Но текст Прилепина в неменьшей степени помогает дешифровать его самого. Главный урок прочтения "Леонида Леонова" – сложность, изощрённость Захара Прилепина.

Такую вещь нельзя сделать, не имея отличной литературной школы, не дотянувшись до высоких этажей интеллектуальной культуры. Прилепин пишет о Леонове, как о человеке, многое спрятавшем "на пятой горизонтали" смыслов. И сам он точно так же прячет механизмы своего литературного успеха "на пятой горизонтали". Нацболовские рубахи, бритый череп, бухло, провинция – всё это правда, но лишь поверхностные её слои. И уж совсем на грани правда и неправды определения "молодой" и "самородок".

Человек сделал первую серьёзную публикацию в 28 лет. Напечатал в идее книги первую вещь, давшую ему громкое имя, в 30. По советскому счёту, это, конечно, "молодой". По счётам литературы 90-х, с её переполненным ветеранским этажом, да, тоже – почти юноша. Но… надо отдавать себе отчёт в двух простых вещах: во-первых, к этому возрасту нетрудно накопить, помимо "жизненного опыта", ещё и очень значительный опыт литературной работы; во-вторых, тридцать лет – возраст зрелости, и только в литературной иерархии до сих пор про тридцатилетнего мужика могут сказать: "молодой". На втором плане имеется в виду: он – молодой, стало быть, и мы, люди пенсионного возраста, ещё не очень старые…

"Самородок" получил образование на филфаке Нижегородского университета, принял участие во множестве крупных совещаний "молодых" писателей, прекрасно ориентируется и в классической литературе, и в авангарде.