День Литературы, 2009 № 08 (156) - [30]

в своей махновской правоте.

Мы из могилы вынем гения

и бросим в жуткой наготе!

Мы узнаём, что вы там умерли,

вдыхая крематорский дым.

Мы жжём сгустившиеся сумерки

рекламным светом золотым.

И пусть мы слепы, как отчаянье,

неумолимы, как беда,

мы ни секунды не случайны…

Мы воцарились навсегда.

МОЛОХ

В подъезде надпись:

"Жизнь – борьба.

Забег конвейера с людьми".

Я утираю бренд со лба,

ложась у маркета костьми.

Я обезбоженно-нагой –

забывший, кто я в мире есть.

Я с теми, кто большой ногой

задвинут в винодельный пресс.

Я много слышу о правах.

Перегоняемый в мазут,

я белка в чьих-то жерновах –

с надеждой, что они – везут.

Меня имеет балаган…

Собрать пытаясь правды ртуть,

я жду, что сзади по ногам

ударит сильный кто-нибудь…

Страшна людская вертикаль,

да накрест – медиа-дуплет.

Лишь обессмысленная даль

тех песен помнит силуэт,

когда история – за нас,

когда умели – вопреки,

и первомай открытых глаз

имел подобие реки,

когда ещё мы живы все…

РЯБИНА

Рябину рубили. Порезали грозди,

Привили оливы, а выросли гвозди.

Крутили-вертели… Не могут понять:

рябина кривою осталась стоять!

Рубили по новой.

Привили к ней грушу.

Вводили волшебную формулу в душу.

И крутят, и вертят… Пора бы понять –

рябине недолго осталось стоять!

Мерцая веками в порезе глубоком,

с чужими цветами, плодами и соком,

вцепилась рябина остатком корней

и только дыханье осталось у ней…

Рубили. Рубили.

Рябина! Рябина!..

Пустите, пустите родимого сына!

Он враз отрезвеет и может успеть

дыханием корни её отогреть.

ИСТОВО

Истово, боже, как истово

барская стелет гармонь!

Флага, от подвигов чистого,

крепнет трёхцветная бронь.

Лейте побольше игристого –

люди же, люди глядят!

В форму судебного пристава

накрепко врос депутат.

Впрочем, какая там разница –

он ничего не украл.

Кто запоёт, а кто дразнится

возле старинных зеркал.

Лейте же больше игристого,

режьте под камеру торт!..

Кто там три тысячи триста

просит взаймы на аборт?

Дурочка! Парня плечистого

выбери, вона – мордаст.

Истово дай ему, истово, –

он тебе денежку даст.

***

Была б ты женщиной

пропащей,

босой,

как вся Твоя судьба, –

я взял бы и

рукой дрожащей

печати стёр Тебе

со лба.

Потом

упал бы на колени

и, сердце комкая

в груди,

я вместо всех

стихотворений

проговорил Тебе:

– Иди!..

***

Чтоб никто не был лохом

и не корчил лица,

для начала эпоха

вынимает сердца.

И умеет неплохо

набивать в ямы лбов

разноцветную похоть

и жестокость рабов.

***

…Это когда с неба давит просинь.

Это когда я от правды пьян.

Это когда моя мать выносит

в улицу душеньку, взяв баян.

Это когда мне люди – братья.

Это когда я слезы не скрыл.

Это когда мои объятья

шире, чем взмах журавлиных крыл.

Это когда мне в рубашке тесно

и кафедральны кругом поля.

Это когда для протяжной песни

тысячу лет цвела земля.

Это когда я на метр выше.

Это когда я себя сильней.

Это когда в песнопеньях слышу

посвист, набат и храп коней.

Это когда Челубей хохочет,

а за спиной – отец-старик.

Это когда любовь клокочет,

как у немого гортанный крик.

Это когда, нахлебавшись грусти,

нечем спасаться и незачем…

Это когда я настолько русский,

что уважает меня чечен…

Это когда, в грязи по пояс,

тонут упрёки могильных плит.

Это когда мужичья совесть –

сколько б ни гасла – свечой горит…

Это во мне говорит Россия.

"Эй, – говорит, – мужик! Приём!

Есть ли в тебе такие силы,

чтоб устоять на краю времён?"

Евгений ЛЕСИН «... ТЕБЕ НА ЗАКУСКУ»

НОЧЬ ДЛИННЫХ МУЗЕЕВ

Добрый милиционер не пустил на парад геев.

У тебя, мол, и так экстремизмом подпорчено досье.

Иди-ка ты лучше, Лесин, на Ночь длинных музеев.

Вот тебе на закуску коробочка монпансье.

Монпансье – закуска политкорректная, толерантная.

И водку я взял патриотическую "Слава Руси".

Рядом, конечно, шагала баба – злобная, девиантная,

И голосила все время, несмотря на мои уговоры: не голоси.

Бабу, разумеется, можно было ударить бутылкой,

Но жалко, товарищи, бутылку, жалко её до слёз.

Поэтому я просто ковырял голосящую бабу вилкой,

А про себя обдумывал, как обычно, еврейский вопрос.

А Ночь длинных музеев была чудо как хороша.