День Литературы, 2009 № 07 (155) - [34]

Чтобы чаще Господь замечал.

Я стою, как пред вечною загадкою,

Пред великою да сказочной страною –

Перед солоно-да горько-кисло-сладкою,

Голубою, родниковою, ржаною…

42. Иосиф БРОДСКИЙ. Поэт огромного дарования. Рожденный русской культурой и продолживший её традиции, от Державина до Батюшкова, от Цветаевой до Заболоцкого. Несомненно, был имперским поэтом до конца дней, мечась по треугольнику трёх великих империй: русской, римской и американской. Был близок к Ахматовой, но её поэзия Бродскому была чужда. Достаточно деликатный в быту, в поэзии был непреклонен и твёрд. Я знавал его в Питере, бывал у него в полутора комнатах, и замечу, что характерами, как в чём-то и поэзией, они близки с Юрием Кузнецовым, но, может быть, поэтому никогда друг с другом и не общались. Великолепна его любовная лирика, посвящённая его Беатриче – ленинградской художнице Марине Басмановой. До конца жизни, и в России, и в эмиграции в Америке, считал себя исключительно русским поэтом. Да и в быту признавал, что "я русский, хотя и евреец…" Везде пропагандировал русскую культуру. Остро переживал отделение Украины от России и украинские националистические выпады против русских. Писал: "Не нам, кацапам, их обвинять в измене. … Только, когда придёт и вам помирать, бугаи, Будете вы хрипеть, царапая край матраса, строчки из Александра, а не брехню Тараса". Он сам считал себя пасынком русской культуры, но, думаю, Россия давно уже его усыновила. Его стихотворение "Народ" Анна Ахматова назвала гениальным: "Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чём говорит Достоевский в "Мёртвом доме": ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Федор Михайлович..."

Мой народ, не склонивший своей головы,

Мой народ, сохранивший повадку травы:

В смертный час зажимающий зёрна в горсти,

Сохранивший способность на северном камне расти…

… Припадаю к народу, припадаю к великой реке.

Пью великую речь, растворяюсь в её языке.

Припадаю к реке, бесконечно текущей вдоль глаз

Сквозь века, прямо в нас, мимо нас, дальше нас.

43. Глеб ГОРБОВСКИЙ. Один из самых известных и талантливых из ныне живущих русских поэтов. Как говаривал Иосиф Бродский: "Конечно же, это поэт более талантливый, чем, скажем, Евтушенко, Вознесенский, Рождественский, кто угодно". И позже, в разговоре с С.Волковым: "Если в ту антологию (русской поэзии ХХ века. – В.Б.), о которой вы говорите, будет включена "Погорельщина" Клюева или, скажем, стихи Горбовского – то "Бабьему яру" там делать нечего". Прославился своими блатными песнями "Сижу на нарах, как король на именинах…" или "Ах вы, груди, ах вы, груди, носят женские вас люди…", но самые проникновенные, не просто лирические, но и философские стихи, близкие тютчевской традиции, превозносят самые тонкие ценители поэзии. При всей своей вольности в жизни и в поэзии, последовательный патриот и государственник, чем всегда поражает питерских либералов. Человек вне быта, живёт в какой-то каморке, но большего ему, вроде бы и не надо.

Россия. Вольница. Тюрьма.

Храм на бассейне. Вера в слово.

И нет могильного холма

У Гумилева.

Загадка. Горе от ума.

Тюрьма народов. Наций драма.

И нет могильного холма

У Мандельштама.

Терпенье. Длинная зима,

Длинней, чем в возрожденье вера…

Но – нет могильного холма

И … у Гомера.

44. Николай РУБЦОВ. Он естественен в русской классической поэзии. Он неожидан и с трудом вписывается в поэзию своего поколения. Его заждались, но его и не ждали. Судьба Николая Рубцова – это и судьба всей России. Как же ненавидел он свою неустроенность, своё сиротство, свою кочевую жизнь. И светлыми лирическими стихами отрицал собственное пьянство, свой неуют, свое сиротство. Он, может, даже неосознанно бросил свой мощный вызов тем силам, которые обрекли его Россию на бездуховность и уныние.

Россия, Русь – куда я ни взгляну...

За все твои страдания и битвы –

Люблю твою, Россия, старину,

Твои огни, погосты и молитвы,

Люблю твои избушки и цветы,

И небеса, горящие от зноя,

И шепот ив у омутной воды,

Люблю навек, до вечного покоя...

Россия, Русь! Храни себя, храни!

Смотри опять в леса твои и долы

Со всех сторон нагрянули они,

Иных времён татары и монголы.

Они несут на флагах чёрный крест,

Они крестами небо закрестили,

И не леса мне видятся окрест,

А лес крестов в окрестностях России...

45. Юрий КУЗНЕЦОВ. На мой взгляд, это последний великий поэт ушедшего века. С ним закончилась не русская поэзия (я оптимист и считаю, что великие поэты были и будут всегда), но та русская традиционная поэзия, которая у нас господствовала. Пожалуй, та национальная традиция, которую наиболее ярко выразил Юрий Кузнецов, ушла вместе со старой Россией, вместе с её носителями, какими был и Николай Тряпкин, и Юрий Кузнецов. Для меня Юрий Кузнецов – поэт всемирного значения, мировой культуры, и даже мирового авангарда. Они ушли почти одновременно – два мировых противовеса в русской поэзии: Юрий Кузнецов и Иосиф Бродский. Бездарям и у либералов, и у патриотов дышать стало легче. У Юрия Кузнецова и Данте, и Гомер, и олимпийские боги были сверстниками, собеседниками – это была поэзия мировых идей и мировых стихий: "Мы поскачем во Францию-город На руины великих идей. ... Но чужие священные камни Кроме нас не оплачет никто…" При этом с мировых олимпийских высот, с высот мирового авангарда он смело спускался вниз, в народный фольклор, находил себе место в русской традиции. Как говорил Евгений Рейн: "Он – один из самых трагических поэтов России от Симеона Полоцкого до наших дней. И поэтому та часть русской истории, о которой некогда было сказано, что Москва есть Третий Рим, кончается великим явлением Кузнецова…"