День Литературы, 2009 № 04 (152) - [32]

Есть же в Гонконге буддийский храм Брюса Ли, где ведутся богослужения в честь голливудского актёра. Народу нужен герой – пусть даже и кинематографический. Конечно, Сталин – это не Брюс Ли. Да и речь не об этом – не о святости речь. Святость государственных деятелей сама по себе категория из сомнительных.

Когда речь заходит о епископе или о Патриархе, или о старце, пусть даже о военачальнике, – вопросов гораздо меньше, а чаще и вовсе – без вопросов. Какие могут быть вопросы в канонизации адмирала Ушакова? Выиграть такую бойню, уничтожить всю турецкую эскадру! И не потерять ни одного русского солдата! И это – морское сражение – с корабля не убежишь. Промысел Божий? Конечно. Слава Русскому духу? Без вопросов. Слава великому адмиралу? Более того – прославление. Он избранник, чрез него воля Божия свершилась. Есть примеры подобных битв? Нет.

Кто усомнится в канонизации Тихона Задонского или Патриарха Тихона? Кто усомнится в канонизации тех, чьи любовь и смирение, сила духа и воля отданы своему народу? Пафосно? Конечно! но как иначе! Есть чем гордиться, есть чему радоваться. И когда гимн звучит, и когда флаг развевается – слёзы наворачиваются; и – дурак, кто не плачет.

Но довольно об этом. Разговор-то о другом, о тех, чьё величие, чья слава… чья воля… чья власть – государственная. Чья сила не в смирении и даже не в правде, чья сила – в силе . Для кого, по-определению, не стоит вопрос – слеза ребёнка или же благосостояние государства.

Как быть здесь? С одной стороны, царь, помазанник Божий, страстотерпец, а с другой… Николай Кровавый. Одно Кровавое воскресенье чего стоит, а Потёмкинская лестница… Конечно, скажут, не царь же расстреливал; естественно, но и Сталин, не сам же по подвалам с маузером лазил...

А Русско-японская война? Один из генералов в сердцах выругался, что если бы император не иконки солдатам раздавал, а снаряды… чёрта с два тогда бы японцам проиграли! Одно поражение за другим, смута, революция… И, в итоге, – развал Империи и чуть ли не полная гибель самой Православной Церкви. Странный путь к прославлению и канонизации; единственное потому только, что… царь, что пострадал. А чем тогда другие не угодили? В России редкий царь своей смертью умер: кого зарезали, кого отравили, кого взорвали.

И всё-таки о Сталине... Впрочем, с тем же успехом можно было бы сказать и о других тиранах и "врагах" Церкви: Иване Грозном, Петре Великом, вообще отделившем Церковь от государства, отменившем Патриархию, создавшем Синод, "поклонявшемся" всему заграничному, и наворотившем такого, с позиции православного христианина, что… и самому товарищу Сталину фору даст. Такое окнище в Европу прорубил – до сих пор сквозит; такой в нас комплекс неполноценности вогнал, что немытого напомаженного парижского прохиндея готовы чуть ли не боготворить – только за то, что он "из Парижу"; до сих пор верим, что мы – "мужичьё черномазое", а вот они – там… это да, это цивилизация, это люди. А некоторые и наивно полагают, что в этом раболепстве Советская власть виновата, семьдесят лет нас, как девицу, за железным занавесом продержав… Чёрта лысого! – триста лет этот комплекс в нас "культивировали", заставляя голову жиром мазать, парики носить и табаком до одури укуриваться. И рассказывайте после этого про тлетворное влияние Запада и про расфуфыренных стиляг, позорящих нашу молодёжь! – в сравнении с дворянами-павлинами петровской эпохи стиляги 50-х – волнистые попугайчики…

Но кто об этом сегодня вспоминает?

Почему-то никто с демократической трибуны не клеймит царя-тирана, построившего в болоте целый город на костях, в сравнении с этим ГУЛАГ колонией Макаренко покажется. Почему-то никто ещё не предложил вынести Петра І из Петропавловской крепости, как Ленина из мавзолея. Напротив – образец государственного деятеля. Что, Петр І пёкся о славе Православной Церкви, когда колокола по всем церквям поснимал и в пушки переплавил? И, не сомневаюсь, потребовалось бы кресты снять, и кресты бы снял. А сколько благодаря этим пушкам новых церквей было построено? (А Советскую власть за изъятие церковных ценностей в пользу голодающему Поволжью до икоты уже засношали; всех собак на неё навешали.) Но все эти вопросы – напрямую касающиеся отношений Церкви и государства – всегда невыгодные вопросы. Никогда государство не станет действовать в интересах Церкви, если эти интересы расходятся с интересами самого государства.

Очень любят у нас копаться во всех этих отрицательных детальках обличающих… К тому же нам свойственно сочувствовать тем, кто уже по одной своей слабости должен быть несчастнее: женщина, ребёнок, малые народы, и вообще всем малым и прочим меньшинствам. До того размягчились в своём великодушии, что забываем о главном.

Так уж сложилось, такие вот мы, любим мы страдать, и страдальцев любим. "Каждый русский, посидев "за политику" месяц в тюрьме или прожив год в ссылке, считает священной обязанностью своей подарить России книгу воспоминаний о том, как он страдал. И никто до сего дня не догадался выдумать книгу о том, как он всю жизнь радовался" (Максим Горький). Сам Лев Николаевич, и тот главной целью своею видел – "пострадать"; любое учение, даже самое светлое, прозрачное и очевидное, без страдания – мыльный пузырь, язычество в собственном соку, праздное баловство; не примет наш человек такого учения. Это вовсе не укор, мы – такие, по вере своей такие. Мы сопереживать любим; мы доверчивы и чутки. Разве можно не доверять тому, кто "пострадал": от царя ли, от Сталина, от реформаторов, бандитов, жены, в конце концов. Страдал – значит, жизнь видел, значит, жизнь знает.