День Литературы, 2009 № 04 (152) - [28]

Не вызывает сомнений, что в своих представлениях об истории Евтушенко так и не вырос из примитивных, леволиберальных стереотипов. Не утомляя цифрами и фактами, тезисно, предельно кратко напомню широко известное, о чём неоднократно писали многие авторы, которых Евгений Александрович, видимо, не читал.

Сражения русских князей друг с другом велись еще до нашествия монголо-татар, бесконечные же сражения – это явное преувеличение, плод фантазии и недостатка знаний Евтушенко. Немецкие, английские и прочие европейские "князья" воевали между собой не реже русских, а крови своих народов многие из них пролили больше, чем русские. То есть гемофилия – не собственно национальная болезнь. К тому же, почему Евгений Александрович не учитывает чужую кровь, пролитую теми же немцами, англичанами, французами или американцами? В этом они явно превзошли русских. И ещё: если гемофилия – данность отечественной истории, то откуда берутся такие периоды в ней, когда эта "болезнь" отсутствует или почти отсутствует? Например, практически весь ХIХ век или время правления Леонида Брежнева. И наконец, большинство расстрельщиков царской семьи не были русскими.

***

Не менее удивляет то, какой предстаёт во многих мемуарах литературная действительность. Её изображение, оценки видятся мне из армавир- ского далека поверхностными, крайне схематичными, часто – примитивными. Вот Анатолий Гладилин с ностальгией вспоминает времена, когда писатели читали друг друга, и критично отзывается о дне сегодняшнем, ибо вместо "широкого литературного круга" существуют "многочисленные малочисленные кружки, которые стараются друг друга не замечать".

На уровне констатации фактов Гладилин, безусловно, прав. Он говорит об очевидном, о чём до него писали сотни, если не тысячи авторов. Но куда нужнее, продуктивнее было бы сказать о причинах и деятелях, приведших к такому результату. Естественно, что Гладилин и его единомышленники об этом не говорят и говорить – во всяком случае объективно – не будут: сие для них равносильно самоубийству.

То, что мы имеем сегодня, – небывалое в истории России падение нравственности, интеллекта, отсутствие самых элементарных знаний в области литературы, истории и других дисциплин, массовое физическое вырождение, катастрофическое положение "толстых" журналов, преступная издательская политика, когда ублюдочно-матерные книжки выходят тиражом большим, чем вся русская классика, вместе взятая, – это результат вашей деятельности, Виктор Ерофеев, Евгений Евтушенко, Булат Окуджава, Андрей Вознесенский, Василий Аксёнов, Анатолий Гладилин, Татьяна Толстая… Результат деятельности той власти, которую вы двадцать лет окучиваете идейно и культурно.

Только не говорите, что вы ни при чём, вы, как всегда, в оппозиции к власти. Лучше вспомните, кто входил и входит в различные общественные палаты и комиссии при президенте и иных властных структурах, в том числе в комиссию по Государственным премиям, и кто эти премии и другие высокие награды каждый год – обильно и ни за что – получает, кого в юбилеи президенты поздравляли лично, чьим здоровьем интересовались, чьи произведения и телевизионные передачи хвалили, и про книжную ярмарку с Путиным и Шираком не забудьте…

Поэтому меня умиляет мыслительная и душевная невменяемость большинства "шестидесятников", которые до сих пор так ничего и не поняли. Даниил Гранин, например, в книге "Причуды моей памяти" (М., 2008) похвалу своим единомышленникам заканчивает тирадой: "Преобразились журналы, редактируемые Баклановым, Коротичем, Залыгиным, Баруздиным, Ананьевым. Словом, гласность, демократизация показали (?! – Ю.П.) писателей как активных сторонников перестройки и подняли престиж советского писателя".

С престижем пусть разбирается Игорь Шадхан, на которого книга Гранина произвела "огромное впечатление" ("Литературная Россия", 2009, № 1). Мы же вернёмся к характеристике современной литературной жизни. Эта жизнь, уверяет Гладилин, сводится к разного рода презентациям и, более того, "ни один литературный критик, даже из самого паршивого издания, принципиально не откроет книгу, если вместе с ней ему не поднесут хотя бы рюмку водки и хвост селёдки".

Я уже начал закипать от возмущения, ибо вспомнил М.Лобанова, И.Роднянскую, В.Бондаренко, К.Кок- шенёву, С.Куняева, С.Небольсина, В.Огрызко, В.Баракова, А.Татаринова, Р.Сенчина, А.Рудалёва, С.Казначеева, Н.Крижановского, К.Анкудинова и других бескорыстных критиков, но вовремя остановил себя: Гладилин, конечно, имеет в виду тех авторов из "шестидесятнической", "либеральной" тусовки, с которыми он общается… Но всё же не стоит в лучших традициях "пламенных революционеров" (о них "шестидесятники" накропали в своё время немало книг) говорить обо всех критиках так общо, мазать всех хвостом селёдки… "Это ещё хуже, чем обвинения в антисемитизме", – слышится мне голос московского друга-критика.

Зависть – постоянный лейтмотив мемуаров "шестидесятников", одно из ключевых понятий в жизни творческой интеллигенции. Например, Сергей Довлатов в письме к Анатолию Гладилину, которое он приводит в своих мемуарах, объясняет, что нападки на Анатолия Тихоновича со стороны некоторых представителей третьей волны эмиграции вызваны социальной завистью: дескать, мы сидели в Риге, Ленинграде и т.д., "копались в говне", а вы – в столице – процветали… К тому же Довлатов утверждает, что данное чувство присуще и ему, и Бродскому.