День Литературы, 2008 № 11 (147) - [39]

Аналогичный (как действие) пример: почаще ругайтесь матом, и постоянно душа ваша будет наполняться злобой и ненавистью к миру. Мат – это тоже языковое программирование человека. Тем, кто не умеет с юмором ругаться матом, я бы вообще не советовал это делать, ибо это чудовище просто сожрёт вас, расплодится внутри как чайный гриб, выйдет пеной изо рта.

Давайте условимся: язык – это мышление, а мышление – это язык. Нет слов без мыслей, и нет мыслей без слов.

Что же касается философии, то я её рассматриваю как "искусство чтения", или "искусство проговаривания" многих вещей. Или – ещё – как ИСКУССТВО ПЕРЕВОДА.

Философия обречена быть либо герменевтикой (искусством перевода, объяснения), либо историей философии (чем-то ретроспективным и невозможным для дальнейшего прогресса). Слово "герменевтика" происходит от имени Гермес, который считался посредником между богами и людьми. Каждый философ – в чём-то Гермес. Но Гермес должен был хорошо владеть литературным даром объяснения. Гермес – это "трансцендентный литератор" или, иначе, философ, поскольку переводит на человеческий язык некую божественную мудрость.

Тем не менее, и этой герменевтикой роль философа-литератора не ограничивается. Настоящая философия должна быть самим бытием.

Боги должны сойти с небес на землю. Все слова, сущности, идеи, мысли должны ожить и стать реальными персонажами. То есть, в определённом смысле, должно произойти возвращение к Мифу. И философия, и литература когда-то возникли из распада Мифа: причём литература взяла на себя образные функции мифосостояний, а философия – наиболее абстрактные, непостижимые обычным образным мышлением.

Я так думаю, что одновременно с этим произошло и другое разделение: на бытие и сознание. Сознанием стало называться одно, бытием – другое. (Собственно говоря, отсюда и появились картезианство и т.н. "основной вопрос философии" – отношение сознания к бытию). Дольше всех тождество сознания и бытия сохранялось в искусстве: спектакли, например, написанные по "вымышленным" литературным произведениям, стремятся изо всех сил приблизить к "жизни", то есть сделать из них не артефакт, а бытийственный факт.

Ещё одним последствие разделения мира на сознание и бытие была Религия – в собственном смысле слова: "religio" значит "связь", "соединение" небесного и земного. Звучит весьма впечатляюще, но никто почему-то не думает, что необходимость соединения двух миров предполагает их ДИХОТОМИЮ, то есть раздельное существование. В сакральном мире древних небо и земля были одним целым. Люди непосредственно обращались с богами, они не "верили" в них, они ВИДЕЛИ их наяву. Вспомните всех античных героев: разве они "верили" в своих богов? Они общались с богами, а ещё точнее, они были богами.

Результатом распада мира на небесный и земной стало и возникновение самого человека.

Мир человеческий отделился от мира богов. Человек стал тенью самого себя, а боги превратились чуть ли не в абстракцию (превратившись, в конце концов, в "фантастический продукт сознания", как это утверждал марксизм и материализм).

Каждый художник, обнаруживая тождество мысли и образа, поэзии и философии, обнаруживает и нечто большее: тождество идеального и реального, реставрацию Мифа в бытийственном смысле слова, реставрацию "земного рая".

Собрать мир в одно целое можно, только заново сделав его Мифом. Люди вновь должны стать богами. Сознание – бытием. "Сказки – былью". Мысль – действием. Категорический императив Канта – звёздным небом. Само небо должно стать землёю: как говорил Ницше, мы должны "стоять на звёздах". Только тогда категорический императив перестанет быть этическим требованием.

Абстрактная философия, как и абстрактная религия, также родилась из распада мира на землю и небо. Философская абстракция – это только корень, извлечённый из самой себя. Ей нужно вернуть её подлинный вид.

Я думаю, одним из способов этого является СИНТЕЗ ФИЛОСОФИИ И ЛИТЕРАТУРЫ. Если мы соберём философию и литературу в одно целое, то мы уже соберём мир, устроим в нём дихотомию между сознанием и бытием, между богами и людьми. Всякий пишущий философ – это танцующий бог.

И ему ничто уже не "мешает"!

Елена Родченкова НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕЯ

"Видимо, большевики всё-таки сломали Россию, перебили ей хребет, и она сегодня похожа на собаку с переломанным хребтом, которая ещё поскуливает, иногда даже погавкивает, перебирает лапами, но ни охранять свою будку, не говоря уже о доме, ни укусить вора – ничего она уже не может… Народ пропил распад СССР, теперь спокойно ожидает развала России, поэтому мне кажется, народ наш больше мёртв, чем жив" – вещает в интернете дьякон Русской православной Церкви Андрей Кураев.

"Мне не хотелось бы, чтобы люди слишком много надежд возлагали на Церковь. Не надо очаровываться Церковью, чтобы не пришлось разочаровываться. Наша Церковь сегодня очень слаба. Она – инвалид в Москве и по всей стране" – говорит он же, а я вспоминаю приезд Кураева в Витебск на фестиваль "Небо славян", где в кроссовках, в расстёгнутой рясе, с сигаретой в зубах, дьякон возвышался в трапезной перед достаточно высокими белорусскими священниками. Тогда, в 2004 году, поводырь "инвалида" был бойким и уверенным, теперь он признаётся в русофобстве и саморазоблачается, констатирует тот факт, что Церковь ничем не может помочь людям. Инвалидность неизлечима. Предательство Помазанника не прощено, Церковь не покаялась. Сокрытие осознанного греха – хуже греха Иуды, это изощрённая, коварная война с Богом, прикрытая активным воспеванием Его, это убиение и распятие Христа под видом поклонения и служения.