День Литературы, 2008 № 11 (147) - [37]

Но всё равно, славно было на душе у Колобова. Так славно, что петь хотелось. Отчего-то дом вспомнил, деревню… Там больше степи, здесь тайга. Надо же вот к лесу больше сердце прикипело… А дома? Дома хорошо было, вольно. У бати кузня была, ох и чудеса они там творили. Ворота сковали решётчатые, на завидки всему селу, сами открывались и закрывались. Трактор из старья смастерили, простой, надёжный, вечная машина. Невеста была из ссыльных немцев, с именем чудным Матильда. Попутал же леший связаться с этим хлебом. Посапывал бы сейчас на белотелой матильдиной руке и не думал, не мечтал ни о какой женитьбе. Ну да что было, то быльём поросло…

Наконец Колобов встал и начал собираться: достал голубую гипюровую рубашку, галстук, коричневую пижонскую шляпу, костюм. Остроносые уже видавшие виды туфли протёр суконкой. Стал гладить брюки. На душе светло, как в Пасху. Так и стоит перед глазами родное село, дом, принаряженная мать, икона в крахмальных рушниках, горка крашеных луковой шелухой яиц.

Парни ушли в кино, но скоро должен прийти Борисыч, и они пойдут туда, где, может быть, найдёт наконец Колобов своё счастье.

Он достаёт из-под кровати небольшой старомодный саквояжик, открывает. Всё на месте – коньяк, шоколад, три бледно-фиолетовых астры. Коньяк с трудом достал на складе удивлённый таким расточительством Сашка Сахаляр. Астры? Грешным делом перемахнул ночью чужой палисадник и воровски нарвал цветов. Ну да ладно, не каждый же день свататься ходит…

Потом Колобов достал печатку дорогого мыла, с удовольствием намылил в тазике голову, смыл водой ароматную пену. Вытерся, долго сгонял перед изьянистым зеркалом редкие белесые кудряшки с висков к затылку. Делал всё не спеша, с тихой радостью.

Когда пришёл Борисыч, Колобов только что, до лёгкой багровости лица, затянул на шее галстук. А когда одел пиджак, и прикрыл плешину шляпой, Борисычу ничего не ставалось, как сказать примерно следующее:

– Фью-ить! Да ты, по ходу, Васильич, крутой парень!

А как залыбился от счастья Колобов, он прямо засветился весь, как неожиданно вспыхнувшая неоновая лампочка. Поблескивал глазёнками, а были они у него синие, ещё не выцветшие, не потухшие.

И они пошли. Оказалось, что Колобов почти не уступал в росте Борисычу, что он тоже строен, прям, не сутул, вот только вял, нет в его походке той жизненной силы и спортивной упругости, как у Борисыча. Но и он не последний замухрышка-запёрдыш в этой дыре, не стыдно пойти за такого.

Хорошо было идти рядом с Борисычем – радостно, приятно. С таким здоровым, красивым, умным. Волна благодарности распирала Колобова. Неоплатным должником чувствовал он себя перед Борисычем. Ну что за парень такой Борисыч? Ну кто ему Колобов. Местный бич, забулдыга, случайный человек. А поди ж ты, заботится, как о родном брательнике. Выходит, что не случайный. Выходит чем-то взял его Колобов. Отличный парень Борисыч.

– Стой, – прервал раздумья Колобова Борисыч. – Пришли.

– Да вроде не тот дом-то…

– Ты что, не смекаешь?

– ?!

– Мне ж на разведку сходить надо, может у них гости.

– А, верно. Ну давай, я здесь подожду.

Борисыч скрылся за углом, а Колобов присел прямо на траву и стал ждать. Было уже темно, над лесом зависла широкомордая луна, смотрело светло и весело, обливая окрестности голубой глазурью. Сердце у Колобова колготилось, он рисовал в воображении лицо своей будущей спутницы жизни и не мог представить. Какая же она? Борисыч говорил, что не красавица, но и не страшна. Полногруда, крепка. Словом, как все. А Колобову именно такая и нужна, чтоб как все. Как он сам. С такой спокойнее. Такие к жизни стойче. А то попадёт какая-нибудь и начнёт хвостом вертеть – разве это жизнь? А коль уж настраиваться на жизнь, то по-серьёзному. Что-то припаздывает Борисыч. Скорей всего трёкает языком, ветер в уши вгоняет, это он может. Колобов улыбнулся в темноте.

Откуда ему было знать, что в эти самые минуты никого Борисыч не сватал, да и некого было сватать. Что этот розыгрыш под хохот молодых здоровых глоток был тайно спланирован всей студенческой бригадой в лесу, на просеке, и Борисыч был в этом действе и режиссёром и исполнителем. Оставив Колобова наедине с собой, он спокойно завернул за угол и пошёл себе в поселковый спортзал, где проиграл весь вечер в теннис, похохатывая с парнями и строя догадки над тем, что сейчас делает Колобов. А потом преспокойно, вместе со всеми вернулся в общагу и уснул сном праведника.

Что обманут, как мальчишка, Колобов понял под утро, когда подёрнулось сероё бледностью небо. Обидно было, пусто. Но злости не было. Надо же так опрофаниться, дать обвести себя вокруг пальца, доверить сокровенное в общем-то мальчишке, не битому жизнью, для которого происходящее лишь повод позубоскалить да подурачиться. Но всё равно, нельзя же так… Умный ведь, в институте учится, а не понял, что для Колобова это всё не просто хиханьки да хаханьки.

Зашёл в общагу Колобов нарочито громко хлопнув дверью, застучал каблуками, включил свет. Парни заворочались спросонья, что-то сердито пробурчал Паша-черепаша. Колобов ждал и хотел, чтобы проснулся Борисыч, но тот спал глубоко, безмятежно, как может спать здоровый, с чистой совестью двадцатилетний парень. Жалко было будить Борисыча, но всё же Колобов растолкал его.