День Литературы, 2006 № 12 (124) - [32]

– Ермолаев, что с вами? Вы не больны?

– Н-нет, Лев Абрамыч, я не болен.

– Вы не можете определить свое место на сцене? – было видно, как режиссер элегантно сорвал с тонкого носа очки, и оттуда, сверху, решительно сведя брови, стал как-то по-новому присматриваться к этому Ермолаеву.

Ермолаев молчал. Мысленно, мучительно искал диагональ.

– Подумайте, пока не поздно. Если вы не можете определить свое место на сцене, может быть, вам вообще не место в театре?

– Место, – безголосо ответил Ермолаев. – Я не могу без театра. Я могу определить…

– Тогда в чем дело? Встаньте по диагонали.

Где она была, эта диагональ на круглой сцене?! Мешала, вертелась на уме одна крамольная мысль, будто она везде, везде в круге диагональ! Но ее не было, она буквально ускользала из-под ног! А с нею и судьба, успех, рукоплескания, диплом, столичное распределение, любовь красивой девушки, и режиссер кино, который не увидит его теперь, и не поразится фактуре и обаянию, и не пригласит на съемки, и хорошо, если возьмут куда-нибудь в Кислосеверск!.. Ермолаев начал движение, будто через пропасть, в неуверенности, дотянется ли до твердой почвы. И так, занеся ногу, вдруг заметил, как сокурсник Корин делал из-за спины какие-то знаки рукой. Он, Корин, хоть и учился на актерском, но был любимчиком мастера и считался "режиссером". Умный, быстрый, из еврейской семьи, он, конечно, точно знал, где диагональ. И Ермолаев на ходу поменял направление, вывернувшись, словно китайский каратист, встал как-то сразу туда и сюда – в раскоряку.

Легкий нервный смешок пробежал по сцене. Улыбнулся и режиссер. Так, изящно, уголками губ, вскинув голову.

– Корин! – смилостивился он, – покажите Ермолаеву, где диагональ.

Корин небрежно, как бы в полной свободе, чуть играя на публику, коей в это время стала актерская братия, приблизился к Ермолаеву. Сделал что-то вроде "па", или наоборот, "ап", и даже руки развел как бы для аплодисментов. Худосочный, в очках, с впалыми щеками и несколько анемичным лицом, он умел рассмешить.

– Корин, я что вас просил показать?

– Диагональ.

– А вы что показываете?

– Диагональ!

– Вы свой профиль показываете! Я бы еще это понял, если бы он был у вас как у артиста Иванова, или как у артиста Матвеева – посмотрите, какой замечательный профиль у Матвеева. Матвеев!

– Я, Лев Абрамыч!

– Покажите свой профиль Корину.

– Слушаюсь, Лев Абрамыч, – Матвеев вытянул шею и повернулся в профиль.

– Видите, Корин: Потемкин! А у вас же, Корин, профиль иудея! Зачем зрителю нужен ваш иудейский профиль?! Причем, это я говорю "иудейский". Зритель скажет иначе, а зритель всегда прав!

Режиссер при этом сам повернулся вполоборота, и с достоинством, как все, что он делал, показал свой тонкий люциферовский профиль.

– Я же, Корин, не выхожу на сцену. Я выпускаю артиста Иванова или Матвеева, и им достаются все аплодисменты.

Режиссер, заложив руку за руку, искоса посмотрел на Корина.

– Матвеев, – произнес он.

– Я, Лев Абрамыч! – Он все еще стоял, демонстрируя нос.

– Но вы-то, надеюсь, можете показать артисту Ермолаеву и артисту Корину, как встать по диагонали?

– Слушаюсь, Лев Абрамыч.

Матвеев смело, не меняя режиссерской установки, шагнул ухом вперед, а потемкинским носом вбок. Так и остановился, по-солдатски, приставив ногу к ноге и "щелкнув каблуками", как бы видя грудь четвертого человека.

По сцене вновь пробежал спазматический смешок.

– Матвеев, что вы уставились на артистку Мещанинову и раздуваете ноздри, как конь в стойле! Не Потемкина вам играть, а – на свинарник! Рядом с навозом ваше место, а не в театре! Аристка Мещанинова!..

Простодушная глазастая артистка Мещанинова, в крутой задумчивости сомкнув брови, попыталась уточнить: диагональ – это радиус плюс радиус или три "пи" "эр". Последнее – почему-то вызвало взрывной раскатистый общий смешок.

Вслед за Мещаниновой диагональ искала артистка Шумилова, артист Шелгунов, все студенты, штатные артисты, и даже Хичинский с Федоровым, которые были на высоком счету, и представляли театр на всех творческих вечерах.

Режиссер, наконец, остановив свое маятниковое движение, окинул взглядом актеров. И мизансцена, словно воды под дуновением ветра, пошла волной.

– Мы не можем двигаться дальше, пока Ермолаев не знает, где его диагональ! – вскипел режиссер.

Ермолаев напоминал опустошенный мешок. Да и все актеры, прошедшие через диагональ, казались подавленными, навек опрокинутыми людьми.

– В нашем театре есть кто-нибудь, кто может показать артисту Ермолаеву, Корину, Матвееву, Мещаниновой и все остальным, где эта диагональ?!

Режиссер вновь повел бровью, и теперь мизансцена, словно лесная чащоба под буреломом, покачнулась под его взглядом.

– Диагональ, – вдруг раздался из глубины сцены низкий глуховатый голос, похожий на треск старого дуба.

Это заговорил Тарапоркин. Высокий, худощавый, плечистый, он находился на заднем плане, если уж искать сценическую диагональ, то она обязательно должна была пройти через точку, на которой стоял Тарапоркин.