День Литературы, 2005 № 10 (110) - [13]

И.З. Да, такую литературу можно подавать только к пиву. Это уже какая-то заказная критика, которую я не могу считать критикой. Критик должен быть независим. И от писателя, о котором пишет, и от издателя. Деньги нужны всем, зарабатывать нужно, но не таким способом. Мне не раз мне приходилось сталкиваться с такого рода просьбами. Кстати, я хочу добром помянуть Георгия Мокеевича Маркова, который помог мне выпустить книгу о Гоголе, если бы не он, книга не вышла бы. Он был большой начальник, в ранге союзного министра. Вскоре после его поддержки книги о Гоголе мне позвонили из издательства "Советская Россия" и предложили написать книгу о Маркове, я сказал, что я не буду этого делать. Надо вновь отдать должное Маркову: наши отношения остались прежними. Такие предложения я получаю и сейчас, но я стал бы презирать себя, если бы откликнулся на них. В молодости, Володя, я даже не стремился к знакомству с писателем, о которых писал. Это всегда мешает. Если ты дружен с ним, то ты уже чем-то обязан ему, что-то не можешь сказать до конца.

В.Б. Это прекрасная привилегия молодых и дерзких критиков. Когда я начинал писать о Киме, Маканине, Проханове, Личутине и других так называемых "сорокалетних", я никого из них не знал. Но поневоле обрастаешь за годы и десятилетия литературной жизни знакомствами и дружбами, и уже мало кого ты лично не знаешь из ведущих литераторов, и уже меньше остается полной свободы. Ты можешь и должен не фальшивить, но, увы, иногда о чем-то ущербном умалчиваешь, пишешь между прочим. Хочешь большей свободы, переходи на молодых, которые тебе неизвестны, или же уходи в историю литературы, где ты можешь вольно выражать свои взгляды и сомнения. Знакомства с жизнью писателей, с процессом их творчества, с одной стороны обогащает, дает дополнительные знания о возникновении того или иного образа, а с другой стороны и закрепощает. Вот вы пишете о своем добром знакомом Георгии Владимове, вспоминаете встречи с ним, но вольны ли вы тогда в своих честных размышлениях о его творчестве?

И.З. В целом это так. Хотя в случае с Владимовым было иначе. Приехал ко мне его издатель. Он очень любил Владимова и попросил написать предисловие к его четырехтомнику — решил издать четырехтомник. Я написал большую статью. Признав "Верного Руслана" как замечательную вещь, я остальное оглядел критическим оком. Георгий Владимов попросил не печатать это предисловие. И его написал Лев Аннинский. Зная Владимова, уважая его, я не мог заставить себя писать апологию.

В.Б. На пороге значительного уже юбилея вы могли бы назвать лучшее из написанного вами? А от чего бы с удовольствием избавились, посчитав творческой неудачей? Итак, ваши удачи и ваши неудачи с сегодняшней точки зрения?

И.З. К неудачам я могу отнести лишь литературно несовершенные опыты. Не потому, что мне не нравятся какие-то мысли, там изложенные, а потому, что это плохо написано. Мне не нравится язык моих первых статей. "Молодой современник" или "Тепло добра" — что это такое? Какие-то абстрактные общие понятия. Хотя в книге "Тепло добра" была, скажем, статья о прозе Василия Белова, от которой я не отказываюсь. Или "Остриём внутрь" — о прозе Андрея Битова — совершенно нелепое и вычурное название. Мне кажется, Володя, я научился писать только сейчас. Я стал писать просто и ясно. А в молодости я отбивал фразы, как телеграфный аппарат. Для меня форма стояла на первом месте и зависела от тогдашних литературных образцов. То, что написано в поздние годы, остаётся для меня неизменным.

Я говорю о себе лично. Что касается

моих взглядов, я пришел к ним позднее, чем следовало бы. Поэтому теперь я не Зоил, предающий остракизму каких-то писателей. Даже ядовитые реплики о современной литературе я стараюсь закончить каким-то примирением. Подать руку тому, о ком я писал. Лучшее у меня — думаю, книга о Гоголе.

В.Б. Как вы, Игорь Петрович, пришли к Гоголю? Резкий, полемический критик, литературный рубака, максималист, уже не волчонок, а матерый волчище, один из несомненных лидеров литературной критики, и вдруг уходите от своего максимализма к такой загадочной, мистической, христианской фигуре Николая Гоголя?

И.З. У меня сложилась странная судьба в конце 60-х годов. Я появился в Москве, где существовало множество литературных партий и группировок. Тогдашние "левые" из "Нового мира" меня не приняли, я писал критические статьи о печатавшем там свои романы Юрии Бондареве, о забытом романе Паустовского, говоря, что это мармелад, а не литература, о поэме Евтушенко "Братская ГЭС", которую я назвал цитатой из неё же самой: "Поверхностность ей имя". Меня тут же записали в погромщики. И вдруг появляется моя статья о романе Юрия Домбровского "Хранитель древностей", о котором никто не отваживался написать. Статья появилась в "Сибирских огнях". И "левые" стали спрашивать: кто же этот тип, "наш" он или "не наш". Я оказался вне всяких партий. Был на отшибе. В какую-то минуту уже подумывал о тщете своих критических занятий. Тщете скорострельных ударов. Мне стало не хватать воздуха. Захотелось остановиться на чём-то крупном. И тут в мой дом вошёл Гоголь. Я пошел в архивы. Поехал в Киев, стал читать письма Гоголя. Потом очень долго работал в исторической библиотеке. Я осознал, что должен окончить ещё один университет. Благодаря Гоголю я ушел в девятнадцатый век. И на всё стал смотреть по-другому, с другой высоты, и на себя в том числе. Именно в эти годы я крестился в Церкви Святого Пимена на Новослободской. Это была не только литературная работа, но и движение души. Для начала я угробил свою рукопись, у меня ничего не получилось. Кончилось тем, что у меня открылось кровотечение здесь в Переделкино, и Гриша Поженян, Царство ему небесное, вытащил меня на своих плечах и отвез в больницу. Как ни странно, Володя, хотя я тогда сильно болел, это были самые счастливые годы в моей жизни, я начинал совсем по-другому писать практически новую книгу об открывшемся мне Гоголе. Всю комнату оклеил его портретами, объездил все места, где он жил. Иду по Погодинской улице, где он одно время жил, и мне кажется, что он выйдет сейчас из-за угла. Я и сейчас ощущаю его присутствие. Это огромный тяжелый труд, и огромное счастье. Закончил книгу в 1976 году, поверьте мне, Володя, упал на колени и благодарил Бога.