День Литературы, 2002 № 10 (074) - [12]

Поздравляем новоиспечённого доктора наук, нашего замечательного товарища и публикуем его ответы на вопросы нашего корреспондента.

— Сергей Андреевич, чем Ваше исследование отличается от работ предшественников на заявленную тему?

— Подходом. В первую очередь мне хотелось обозначить принципы и особенности самоопределения русской литературы как самобытной части мировой. Для того и исследовалось соотношение пушкинского творчества с литературной традицией Европы. Основной вывод — писатель-классик подлежит рассмотрению как неисчерпаемое начало, объединяющее мировое с национальным. Что же касается именно Пушкина, то привычный подход предполагает соучастие национального гения в мировых процессах, что абсолютно верно. Но я попытался взглянуть на проблему несколько в ином ракурсе, а именно: через Пушкина показать и то, какое место способна мировая литература занимать (как общее в отдельном) в литературе национальной. И тут я убедился, что Пушкин не только наметил, но и продолжает определять меру — нравственную, эстетическую, идеологическую — для русского распоряжения всемирным опытом, подчас серьёзно преобразуя и перестраивая его ценности.

— И сегодня?

— Особенно сегодня. Нет нужды повторять очевидное: Россия в обвале. Все кричат о необходимости возрождения. Претендентов на роль целителей, советчиков, вождей — тьма. Их столько, что иному советчику так и хочется посоветовать: "Врач, отравися сам!" А Пушкин действительно исцеляет. Как и двести лет назад, он вселяет надежду и уверенность: "Товарищ, верь: взойдёт она…" Прошлое по-пушкински обращается в настоящее, продолжая сверхдлинную линию литературного движения: от античности (общеевропейской колыбели), Возрождения, Средневековья через Пушкина и вместе с Пушкиным к нам — Шолохову, Есенину, Распутину, Рубцову…То есть так или иначе Пушкин участвует в современности, определяет её будущее.

— Каковы же, на Ваш взгляд, перспективы этого будущего?

— Возможен, конечно, и пессимистический прогноз. По-своему заполняя вакуум "чёрного квадрата", многие скептики небезосновательно констатируют, что нынешняя литература занята "мерзостной игрой", в которой нет ничего русского и, следовательно, общеевропейского. Можно, конечно, в оправдание собственной трусости и безволия, остановиться на столь печальном умозаключении. Но будет ли это по-пушкински? Я убеждён: мы в силах осознать, что подлинно современная литература развивается — это, как я уже говорил, живущие в читательском сознании Шолохов, Есенин, Рубцов. В том же ряду находятся и Николай Тряпкин, и Василий Белов, и Юрий Кузнецов, и многие другие писатели, наследующие пушкинскую традицию, — именно эта литература современна, и именно она — залог того, что пушкинское чудное мгновенье вернётся и продлится. Гениальное и чистое, полное божественного вдохновения обязательно вступит в свои права — таков закон жизни, таков закон литературы!

Олег Дорогань УЦЕЛЕВШЕЕ ЗЕРКАЛО ПОКОЛЕНИЯ (О романе Ивана САБИЛО “Открытый ринг”)

Минск бомбили. И мальчик Ваня запомнил, как они с матерью брали всё необходимое — маленький чемодан с документами, письмами отца и довоенными фотографиями, и бежали в бомбоубежище. Однажды, вернувшись домой, они увидели на месте своего дома груду кирпичей, битых стёкол и поломанных оконных рам. Среди развалин они вдруг остановились в изумлении — "на битых кирпичах лежало… зеркало, целое и невредимое, и отражало солнечный луч на покосившуюся комнатную стену, оклеенную голубыми обоями.

— Гэта на шчасце, сынок, — сказала мама…

— Не переживайте, — сказала бабушка. — Изверги разбурыли ваш дом, але Господь сохранил вас самих".

Подробности детства глубоко запали в память. И со временем в памяти и воображении писателя они приобрели символическое значение.

Зеркало хрупкой неокрепшей души мальчишки отражало самое важное — нравственные посылы старших поколений, перенесших войну и одержавших победу. Он плохо помнит свою бабушку, но её слова, которые передал ему отец, запомнились на всю жизнь. Через много лет после её смерти отец расскажет об одном разговоре с нею: "Мама, кто, по-твоему, самый смелый человек?" — "Тот, кто не боится правды". — "А кто самый сильный?" — "Тот, кто говорит правду". — "А — самый умный?" — "Тот, кто отличает правду от лжи". — "А самый богатый?" — "Тот, кто живёт по правде". — "А самый достойный?" — "Тот, у кого много друзей, живущих по правде…"

Иван Сабило написал роман о себе, о своей жизни — с младенчества, сызмальства, а по сути — о жизни своего поколения, вскормленного военным лихолетьем. Немногие из этого поколения выдержали испытание на правду, на честь и на совесть…

Возрастное восприятие примет времени ничуть не искажает действительности, отражённой в романе. Автор вспоминает, как учеником первого класса — он в букваре карандашом пририсовал бороду Иосифу Сталину, чтобы тот был похож на Ленина, и столкнулся с идеологически-репрессивной системой взглядов, направленной на него и его родителей со стороны учительницы и директора школы. "Не допускать на занятия без матери и отца. Такое пятно на школу, такое пятно! Вот вам и дорожки, которые мы выбираем". Отец, в свою очередь, успокаивал сына, справедливо утверждая: "Нет, мой командир, учительницами они ещё не стали. Им ещё предстоит стать учительницами. Учительницы не сводят счёты с такими, как ты, они их поднимают до своего высокого уровня. А эти пока ещё обыкновенные тётки. От них пока ещё вреда больше, чем пользы". Их, директора с учительницей, он так усовестил: "Донос напишете? Побойтесь Бога, милые". На вопрос директора, что он собирается делать, отец ответил: "Ничего. Как и прежде, оставаться отцом. А вам желаю оставаться педагогами, а не мстителями".