День Литературы, 2002 № 04 (068) - [5]

Но писатель! К тому же чрезвычайно вежливый писатель… И Синявского перевели на зачистку стульев, работу, весьма опасную тем, что выполнить дневной план на этом деле было практически невозможно, а невыполнение плана — легчайший и прямейший повод к любому прочему наказанию. Синявский не роптал, но и не перенапрягался. Часто, проходя мимо него на обед, спрашивал: "Как план, Андрей Донатыч?" — "Хорошо, — отвечал он, глядя, как всегда, мимо собеседника, — уже вот десятый заканчиваю". И это при норме шестьдесят в день!

Но был и другой случай, кото

рый всю компанию Синявского на долгое время как бы вывел "из состава политических".

Что более всего потрясло нас, впервые прибывших в политический лагерь, так это строжайшая обязанность всех посещать по средам так называемые "политзанятия", на которых изучался знаменитый краткий курс истории ВКП(б), как известно, редактированный лично Сталиным. А в качестве вспомогательного пособия — учебник по обществоведению для средней школы. Посещение политзанятий было объявлено элементом режима, следовательно, непосещение — нарушение такового. Высшая же мера за нарушение режима — суд и перевод в тюрьму, куда со временем многие из нас и попали. Но не за политзанятия, а за политическую неисправимость. С политзанятиями мы с первых дней повели борьбу. Сперва саботажным способом: приболел, опоздал, не слышал команды… Но надоело. И я однажды категорически заявил "отрядному": "Не пойду!" Меня тут же кинули в карцер, что оказалось последней каплей терпения всех политических независимо от "идеологии" и национальности. Мои подельники объявили забастовку, кто-то — голодовку, но сотни других, не прибегая к крайностям, завалили "штаб" лагеря соответствующими заявлениями о готовности и к забастовкам, и к отказу от выполнения режима вообще.

Такого массового политического солидаризма в политлагерях не было с пятьдесят шестого года, и лагерное начальство "сдало назад".

Меня досрочно выпустили из карцера, а всех так называемых чисто политических по-тихому, бесприказно освободили от унизительной процедуры принудительного политперевоспитания.

Единственные, кто не приняли участия в кампании против политзанятий, были "синявцы". И наш Андрей Донатыч и после добровольно топал в среду после ужина в "секцию". Усаживался где-нибудь в сторонке, и его "отрядный" был ужасно горд, что писатель — вот он, туточки, и вопросик ему, как любому украинскому полицаю или бандеровцу, или "бериевцу", можно задать по пройденной теме.

Кто-то рассказывал, что однажды "отрядный" задал-таки вопрос Синявскому:

— А вот пусть нам писатель скажет, как мы в прошлый раз проходили, что такое общество?

Синявский, приподнявшись, глянул мимо "отрядного", развёл руками и ответил даже без намёка на иронию:

— Знаете ли, представления не имею.

"Отрядному" плевать, имеет писатель представление или не имеет, важно, что тут, что признаёт функцию "отрядного", что так или иначе, но отвечает на вопрос.

— Во как бывает! — на полном серьёзе продолжал "отрядный". — Писатель, а не знает. Ну, а ты, Шмалюк, знаешь, что такое общество?

Шмалюк (фамилию меняю — родственники живы) в городе Ростове возил в газодушилке приговорённых к смерти — верзила без возраста, бывают такие в лагерях, вскакивал и отвечал бодро:

— А чего ж не понять, гражданин начальник! Общество — это когда народу навалом!

Поскольку Андрей Донатович Синявский жил среди людей, а не с людьми, думаю, он и не заметил даже того молчаливого бойкота, что был "недоговорённо" объявлен ему и действовал довольно долго, пока его не нарушил один из членов нашей бывшей организации, десять лет назад умерший бывший преподаватель Питерского университета Николай Викторович Иванов. Вдруг увидели мы его на полянке в компании с Деруновым, Рафаловичем и, конечно, Синявским, распивавшим кофе и оживлённо общающимся…

Позже на наш взыск Н.В. Иванов ответил просто и для нас вполне удовлетворительно: "Пчела, к примеру, куда только своё рыло не суёт, а в сотах что? Мёд?.. Донатыч — потребитель человеков. И даже не по призванию, а по натуре. Мы же с вами не читали, что он там такого понаписал, за что посадили. Может, он всего-навсего Брежнева ж… обозвал. Не в писательстве дело. Важно, что на суде он держался, как положено, и потому здесь жить имеет право, как хочет. Общаться с ним мне, по крайней мере, интересно".

Но в это время сотрудники КГБ — кураторы лагеря — уже "изготовили" план разброса политзэков по степени их неисправимости и способности "отрицательно" влиять на других, не столь упёртых. Мы с Ивановым были в числе "изгнанников" из показательного лагеря под номером одиннадцать… Но до того мы провели вечер памяти поэта Николая Гумилёва, куда по настоянию Иванова был приглашён Синявский и всех нас удивил… Впрочем, на всякий случай буду говорить только о своём впечатлении.

Кто-то, не помню кто, скорее всего Евгений Александрович Вагин, сделал короткий доклад о судьбах и Гумилёва-отца, и Гумилёва-сына, кстати, одного из немногих людей, не только знавших о существовании нашей организации, но даже будто бы, если верить Вагину, обещавшего однажды торжественно вручить организации офицерский палаш Николая Гумилёва. По крайней мере, такая легенда была популярна в организации…