День Литературы, 2002 № 04 (068) - [3]

Поскольку речь зашла об "агрессии изображений" и тотальном переходе человечества к визуальному способу восприятия информации, скажу ещё об одном. Визуальная информация — по крайней мере телевизионная её часть — не стремится к сохранению. Действует принцип: посмотрел — забыл. Спросите себя, остаётся ли что-нибудь в телерадиоархивах? Ну, например, сохранились ли записи программы "Время" десятилетней давности? Боюсь, что нет. Газеты сохранились, книги тоже (с рукописями, как известно, сложней: они будто бы горят). Но вот аудиовидеопродукция, к сожалению, сохраняется очень плохо: разве что выборочные кадры, которые потом монтируются то так, то эдак, как кому заблагорассудится. То есть возможностей для манипуляции изображениями больше, чем возможностей для манипуляции Текстом. Текст очень консервативен по своей природе: написанное пером, как известно, не вырубишь топором. (Автора — вырубишь, а то, что он написал — чёрта с два.) Я бы употребил здесь даже такую метафору: текст — это скульптура человеческой мысли, в то время как аудиовидеопродукция, по большей части, "рисование на песке". Помните, в песне группы "Наутилус Помпилиус" есть такие строчки: "крутит пальцем у виска, строит замки из песка". Вот эти информационные замки из песка и строит телевидение. Приходится признать, что массовость поглощения телерадиопродукции компенсируется ничтожным её сохранением…

Я вовсе не призываю вас вместо просмотра телепередач читать газеты. Способ подачи информации в газетах и журналах в последнее время стал, к сожалению, тоже очень "телеподобным". Большинство массовых развлекательных газет макетируют свои полосы таким образом, что их восприятие также становится похожим на просмотр телевидения: заголовки, фотографии, эротика, скандалы, политика, спорт. Человек, скользя глазами по полотнищам этих газет, программируется точно таким же образом, как и при просмотре телепередач. Любопытно, что большинство редакторов сознательно уничтожают в газетах любую публицистику, любую мысль, анализ, вообще логику.

Следует признать, что мы имеем дело с установлением в обществе целенаправленной системы оболванивания людей, осуществляемого различными способами, при участии разнообразных средств массовой информации. Делать с таким обществом можно что угодно: навязать ему любого президента, любую войну, любой массовый психоз. Это УПРАВЛЯЕМОЕ общество.

Леонид Бородин В АВГУСТЕ 68-ГО... (Из книги мемуаров)

В этом году в одном из московских издательств выходит книга воспоминаний Леонида Бородина. Предлагаем читателям отрывок воспоминаний об Андрее Синявском.

…Расскажу-ка я об одном вечере в зоне под номером 11 знаменитого и обильно утрамбованного человечьими костями Дубровлага, что в Мордовии посредь лесов и таинственных лесных объектов, куда случайно забредший грибник или охотник домой мог возвратиться через недельку молчальник молчальником.

Это было двадцатого августа шестьдесят восьмого года, как мы тогда считали, в день расстрела поэта Николая Гумилёва. Было воскресенье — день нерабочий, и в нерабочий этот день намечен был нами, конкретно кем — и не припомнить, вечер памяти расстрелянного русского поэта, которого то ли по незнанию, то ли по недоразумению зэки разных национальностей считали поэтом лагерным и, соответственно, своим. Таким культом почитания не пользовался ни один из действительно лагерных поэтов: ни Слуцкий, ни Берггольц, ни Мандельштам. По крайней мере в наши послесталинские времена. Удивительно ведь и другое: у Гумилёва нет ни одного стиха собственно о России, по крайней мере в том ключе, как это у Тютчева или Блока, у него вообще нет стихов о реальной жизни — вот уж, казалось бы, поэт-интер…

Но по порядку. Основной состав участников, конечно, мы, бывшие члены питерской организации. К нам восемнадцати присоединялись ещё по меньшей мере полтора десятка политзэков. Собирались мы сразу после ужина. По тогда ещё сохранившемуся ритуалу любое такое мероприятие начиналось тем, что мы — восемнадцать — вставали и исполняли наш гимн. Может быть, кто-то из других присутствующих не вставал, но я отчего-то этого не помню…

Месяцем раньше мы провели вечер Тютчева, и главным докладчиком по жизни и творчеству русского поэта был латышский поэт Кнут Скуинекс, тоже, соответственно, посаженный за участие в националистической организации. То есть мы поминали и чествовали людей, чьи имена — собственность мировой культуры, и поскольку не припомню никаких принципиальных разночтений в толковании роли и значения этих имён, смею утверждать о высочайшем уровне наших воскресных литературных бдений.

Вечер Гумилёва всё же запомнился особо. Воспитанный на пушкинской поэтической традиции, нет, никак не могу я объяснить самому себе особую, родственную, слёзовышибательную тягу к гумилёвским фантазиям и грёзам. Может быть, сны… Ими щедро одарила меня природа. Всегда считал, что проживаю две жизни, и ещё не известно, какая интереснее. Возможно, и он, Николай Гумилёв, тоже имел две жизни, только вторая определённо была интереснее и разнообразнее, и он не позволял утрами снам разрушаться — имел такую особую волю, и тогда рождались эти, увы! не православные строки: