День Литературы, 2001 № 12 (063) - [4]

Виктор РОЗОВ. Ох, Володенька, сложно я к ней отношусь. Очень трудно ответить. Я ведь еще живой, а уже моим именем награждают… Справедливо то, что ею награждают молодых писателей и артистов. Потом сама награда, эта хрустальная роза — очень красива. Запомнится. На этом хрустальном заводе всегда делали очень хорошие вещи. А тут уж особо расстарались.

В.Б. О Вашей скромности, Виктор Сергеевич, и деликатности всегда ходили легенды. Но уж не кто иной, как Вы давно заслужили право на свою именную премию. В этом есть высокая символика, знак преемственности. Мудрый Виктор Сергеевич передает свою премию молодым драматургам, поэтам, актерам. Они об этом и через пятьдесят лет будут рассказывать своим детям и внукам.

В.Р. Только смешно, что первым молодым лауреатом этой премии назвали самого старого писателя. То есть меня самого. Принято говорить — оказали честь. Но раз решили учредить премию и первую присудили мне самому, может быть, в этом есть и справедливость. Все-таки я немало потрудился. Я ведь всегда был труженик прежде всего. Поэтому и все стены моей квартиры, как Вы, Володя, видите, увешаны театральными афишами моих спектаклей. Так уж много написано мною пьес. В какой-то степени, хотя бы как трудяга, я, может быть, и получил по праву эту премию. Мне нравится хрустальная роза, я люблю хрусталь.

В.Б. К первому присуждению этой премии в издательстве «Олма-пресс» вышел и Ваш трехтомник. Лишнее подтверждение того, какой Вы трудяга. Три тома лучших Ваших пьес, многие из них и сегодня идут в театрах России.

В.Р. Вот это, Володя, и есть для меня лучший подарок, что пьесы до сих пор идут. Когда вновь во МХАТе у Татьяны Дорониной поставили мою пьесу спустя много лет после ее написания — это было феноменально. И ведь люди идут, и как смотрят! Значит, нужна доброта и радость людям. И ведь ничего не меняли в тексте, все оставили, как было написано полвека назад. И принимается зрителем так, как должно приниматься. Это меня до слез тронуло. Не идеология важна, а то, что ребята в пьесе помогают друг другу, спасают друг друга. Помощь — это самое драгоценное, что человек может сделать в жизни.

В.Б. Мы с Вами уже год живем в третьем тысячелетии, в ХХI веке. Уже началась новая история мира. Взрывают американские небоскребы, бомбят мусульманские города, идет война цивилизаций. Явно новое состояние человечества. И уже находясь в этом новом состоянии, мы всматриваемся в век минувший, в наш с Вами родной ХХ век. Мы родом оттуда. Мы все равно причислены к нему, сколько бы ни прожили в третьем тысячелетии. Каким ХХ век видится Вам?

В.Р. Это очень сложный век. Много крови было. И много дел. Мы ушли от диктатуры, от излишних страданий, от сталинизма. С другой стороны, мы потеряли чувство дисциплины, сейчас живем в уголовном обществе. Этого же раньше не было. Избавление от уголовщины — это великое благо. Но как ее искоренить совсем? В уголовщину нырнули самые, казалось бы, видные, казалось бы, заметные, казалось бы, добропорядочные люди…

В.Б. А как Вы сами, Виктор Сергеевич, прожили ХХ век? Вы родились в 1913 году, помните гражданскую войну, воевали и были тяжело ранены во время Великой Отечественной войны, Вы участвовали во многих важнейших событиях ХХ века, о чем так хорошо написали в своих воспоминаниях. Что было переломным для Вас?

В.Р. Жизнь каждого человека настолько отдельна и разнообразна, и порой непонятна даже для него самого. Как я стал драматургом, это одному Богу известно. Я об этом и не помышлял. Написал первую пьесу с голодухи и под суровые обязательства. Если бы я ее вовремя не написал, меня, может быть, посадили бы в каталажку. Я сам же подписал договор на написание и получил под него гонорар, деньги-то все проел, а пьесы нет… Я вернулся с фронта после ранения, после всех госпиталей, где лежал и в смертной палате одно время. Уже актером в театре я играть не мог, но было много еще фронтовых бригад и в Москве, и в Костроме, где я жил. С одной костромской фронтовой бригадой ездил и я по госпиталям, по режимным предприятиям, в том числе и по лагерям. Стихи читали, сценки разыгрывали. И как-то под Рыбинском мы выступали перед заключенными. После выступления из рядов заключенных в простой телогрейке с номером выходит дама. Иначе ее и назвать нельзя, несмотря на весь казенный вид. И говорит повелительным начальственным голосом: товарищи артисты, кто у вас режиссер? Кто написал эти сцены? Выхожу, говорю, что я. Дама представляется: "Я — Наталья Сац". Вспоминаю сразу всю историю с ее исчезновением из театра, покрытую завесой тайны. Она была репрессирована, как говорили тогда, по мужу. Ничуть не сомневаясь, Наталья Ильинична сказала: "Значит так, я выхожу в 1945 году. Мне дают театр в Алма-Ате, приглашаю вас на первую постановку своего спектакля…" Закончилась война. Жили мы очень голодно. Никакой постоянной работы. И вдруг приходит на гербовой бумаге правительства Казахстана письмо: “Русский театр для детей открыт, согласно нашей договоренности приглашаю вас на постановку спектакля”. Еду в Алма-Ату, Наталья Ильинична уже уверенно ходит вокруг первого секретаря обкома, и тот беспрекословно дает театру все необходимое. Я ставлю "Снежную королеву". Там же Наталья Сац мне напомнила, что я еще и пьесу обещал написать. По рукам. Договор подписываем, сразу же под пьесу гонорар. Возвращаюсь домой. Через год приходит бумага: если Вы, товарищ Розов, не вернете деньги или не пришлете пьесу, то мы передаем дело в уголовный суд. Денег для возврата, естественно, не было. За месяц написал пьесу "Ее друзья". Так я под обаянием Натальи Ильиничны Сац и под страхом уголовного суда стал драматургом. А какие еще события были самыми важными? Их так много. В самом последнем итоге оказалось, по-моему, самым важным событием ХХ века, века сталинского, не то, что две башни в Америке рухнули, а то, что у нас в России рухнули все башни… Не просто Останкинская башня, это скорее символ, а все башни, на чем держались и государство, и общество, и народ. Мы прекрасно с Вами знаем, что все ценности переменились. Все то, что считалось порочным, сегодня стало признанным, легализованным. Например, отношение к деньгам. Если раньше иметь много денег казалось стыдно, откуда ты их возьмешь? А теперь чем больше у тебя денег, тем больше к тебе уважения, хотя знают, что деньги краденые… Ой, он наворовал столько, что стал очень почтенный человек… Вот в этом смысле в России рухнули все башни.