День красных маков - [92]

– Тебе не за что просить прощения, сынок. Ты многое прошёл. И называй меня Роб.

Март шмыгнул носом и уставился на ковёр. Поппи ощутила странное чувство: с одной стороны, ей было приятно, что Роб успокаивает её мужа, но, когда он назвал Мартина «сынок», она чуть-чуть заревновала. Может быть, она не такая уж и особенная для Роба, может быть, он всех считает своими детьми.

Поппи заварила крепкий чай в изящных чашечках с золотым ободком. Сидя на краю высоко взбитых подушек, они пили чай из дорогих фарфоровых чашек и любовались видом на парк, словно три пожилые леди. Словно в фильме «Как важно быть серьёзным»; эта мысль рассмешила Поппи. Они говорили о какой-то чепухе, по сути, ни о чём – о «Шпорах», погоде, ценах на номера. Они молчали о плене Мартина, приключениях Поппи, душевной боли, будущем… разговор был простым и лёгким. Они провели прекрасный час, словно со старым другом.

– Да, по поводу следующих дней, – сказал Роб, возвращая их в настоящее. – Завтра будет пресс-конференция в резиденции правительства. Справитесь?

Оба кивнули.

– Потом министр иностранных дел приглашает вас и полковника Блейкмора на обед.

Они снова кивнули, чувствуя себя заложниками министерства обороны.

Глубоко вздохнув, Роб продолжал:

– Чуть ли не все газеты и агентства новостей присылают вам запросы на интервью. Опасность вот какая – если вы не расскажете им свою историю, они придумают свою, и мы не сможем держать ситуацию под контролем, когда дело дойдёт до публикации. У вас большой выбор; в любом случае, мы всегда поможем и поддержим. Например, вы можете подготовить рассказ, который мы распространим, а кто-нибудь из наших заполнит пропуски; можем попросить кого-нибудь из пресс-службы взять у вас интервью, и тоже его распространим…

Остальные варианты Поппи рассматривать не хотела; она уже была поглощена собственной идеей.

– А Майлз может это сделать?

Мартин посмотрел на неё.

– Майлз? Что сделать?

– Взять у нас интервью! Я не хочу говорить с незнакомцами, а с ним пообщаться буду рада. Тебе он тоже понравится, Март. Наша история – и его история тоже, во всяком случае, отчасти.

– А он захочет? – поинтересовался Роб.

– Не знаю, я у него спрошу.

Мартин снова почувствовал себя не у дел, но вынужден был признать, что после общения с Робом ему стало легче. Хороший мужчина, Поппи была права. Но, как бы Мартин ни пытался расслабиться, он постоянно вспоминал, что делал неделю назад в это же самое время; как ни странно, он видел сам себя, будто персонажа книги или фильма. Словно какого-то другого небритого пленника в традиционной афганской одежде. Это был кто-то другой, не Мартин.

Следующий день был распланирован. Мартин смирился со своей судьбой и на всех конференциях кивал в нужных местах. К концу дня слова, наподобие «Уайтхолл», привычно слетали с их языков. Они прошли столько всего странного, невообразимого, что ланч с министром иностранных дел уже совершенно не удивлял.

В тот вечер оба провалились в глубокий сон и проспали всю ночь, допоздна, что было им несвойственно. Они были измотаны – виной тому загруженный мозг и нечистая совесть.

Мартин проснулся с неясным, смутным ощущением, тяжело дыша, не понимая, где находится. Лишь спустя несколько минут он осознал, что в Лондоне, ему ничего не угрожает, и рядом – Поппи. Он решил посмотреть футбол, полагая, что привычное, повседневное занятие поможет ему побыстрее приспособиться к нормальной жизни, но не сработало. Томясь в заключении, он до смерти хотел увидеть хоть один матч; теперь его нимало не интересовало то, что он видел и слышал. Это казалось мелким, незначительным. Можно ли с восторгом наблюдать, как мячик пинают по траве, зная, что Аарон убит, и жизнь стала полным дерьмом? Всё изменилось; теперь значимым стало другое, отнюдь не чёртов футбол, раньше занимавший огромное место в жизни Мартина; поэтому такие мысли его смутили.

Видя нервное пробуждение Мартина и его задумчивое выражение лица, Поппи поняла – что-то не так. Вот теперь всё начало разваливаться. Она заметила, что он не стал смотреть новости, его больше не интересовало, что происходит в мире, особенно в той его части, откуда он только что вернулся. Он мог воспринимать лишь простые, нестрашные передачи, не напоминавшие о пережитом. Поппи села рядом на кровати, стала смотреть матч.

– Что с нами будет, Поппи? – Мартин по-прежнему не отрывал глаз от телевизора, будто надеялся, что из экрана выпрыгнет ответ.

Она погладила руку Мартина, но он тут же её отдёрнул. Поппи не знала, осознанно ли он это сделал; внутри у неё всё сжалось.

– Ты о чём?

– О том, что с нами будет. Что будет со мной, когда мы снова окажемся в реальном мире?

Поппи не знала, как ответить.

– Мы вернёмся домой и постепенно будем привыкать жить как прежде. Мы научимся жить как прежде. Только верь, я всегда буду рядом с тобой, и вместе мы справимся…

Он повернулся к ней и, прежде чем заговорить, некоторое время не отрывал от неё взгляда.

– Я не помню, как было прежде, Поппи.

Тогда она расплакалась – внезапно, шумно. Его слова были слишком печальны. Она знала, что он прошёл через слишком многое, она никогда не сможет понять его, унять эту боль чашкой чая и парой хороших анекдотов. Она знала, потому что чувствовала ту же боль.