День красных маков - [64]

Глава 11

Внезапно стало темно – не совсем темно, но различить можно было лишь неясные очертания. Страх Поппи перешёл на новый уровень; у неё была своя шкала: беспокойство, тревога, паника, страх, ужас и оцепенение. Теперь Поппи ощущала ужас. Ей казалось, хуже быть уже не может; она ещё не знала, что несколько дней спустя станет так страшно, что захочется умереть, даже смерть покажется лучше, чем этот невыносимый кошмар.

В самолёт их загнали, как овец в грузовик; хорошо ещё, не пришлось стоять, пытаясь удержаться на шатком полу, вместо этого их ремнями привязали к сиденьям. Ремни были сплетены из парусины и напоминали подвеску параплана; если бы Поппи собралась прыгать с парашютом, ей пришлось бы надеть нечто наподобие этого ремня. В соответствии с инструктажем, Поппи и Майлз по-прежнему были в бронежилетах и шлемах. Те, кто был вооружён, зажали автоматы между колен или положили их в сетки, свисавшие со стены позади сидений. Поппи было противно видеть оружие, находиться рядом с ним.

Закрыв глаза, она снова увидела, как Мартина взяли в плен. Увидела его загорелое лицо, услышала отчаянный крик: «Сюда! Джонси! Я здесь!»; ей представились расширенные в оцепенении глаза, белые круги вокруг зрачков, страшный удар в живот – и снова темнота и тишина. Поппи силой заставила себя вернуться в настоящее. Не нужно было рисовать себе эту картину, во всяком случае, сейчас.

В хвосте самолёта стояли вагонетки, где лежал багаж, стянутый большой грузовой сеткой. Он напоминал неровные очертания связанных зверей, которые рвались из верёвок на свободу; два огромных тюка ждали, пока их развяжут. Самолёт неожиданно накренился вправо и тут же – влево, резко описав в воздухе зигзаг. Конечно, ни о каких нервных, спонтанных движениях и речи быть не могло, все они были тщательно спланированы. Требовалась большая выдержка, чтобы так ловко управлять чудовищной громадиной.

Внезапно Майлз взял Поппи за руку. Она не любила прикосновений малознакомых людей, но сейчас ей было приятно чувствовать, что в этой темноте есть кто-то ещё. В самолёте находилось около сотни пассажиров, которых так же, как Поппи, швыряло из стороны в сторону, но ей всё равно было одиноко. И страшно.

Майлз чуть сжал её руку, успокаивая, и Поппи улыбнулась в темноте. Было тихо, только двигатель шумел, да самолёт скрипел и трещал. Никто не разговаривал, не двигался, даже, казалось, не дышал. Напряжённая, Поппи, по счастью, не знала, что полёт в темноте и лавирование рассчитаны на то, чтобы сбить с толку отслеживающие устройства повстанцев, которые, возможно, только и ждут прилёта пресс-службы.

Поппи думала, какой разной может быть тишина. Легко сидеть в тишине, когда ты один, но чтобы целая группа людей не издавала никаких звуков – с таким ей сталкиваться не приходилось. От этого стало жутко и не по себе. Наверное, так чувствуют себя во время всеобщей молитвы; Поппи же вспомнилось другое торжественное мероприятие – День памяти и скорби. Но он никогда не проходил в серьёзной, печальной обстановке, располагающей вспоминать и скорбеть. Все избегали по-настоящему важных разговоров, предпочитая заговаривать зубы и повторять слова, которые Поппи слышала уже много-много раз. Эти никому не нужные слова казались ей полным бредом.

Сейчас молчали по разным причинам. Когда самолёт опустился над военной зоной, все по-настоящему осознали серьёзность ситуации. Те, для кого этот вылет стал первым, только теперь поняли, что пути назад нет. Они прибыли к цели, но готовы ли они?

Шутки и радостное возбуждение уже летавших в горячие точки тоже сошли на нет; им стало очевидно – пройдёт немало времени, прежде чем они снова сядут в самолёт и отправятся в обратный путь, к родным и близким. Вот почему наступила тишина – все представляли себе любимых, оставленных в другой точке земного шара. Все скучали по мужьям, жёнам, детям, родителям, возлюбленным; все тосковали, и ни письма, ни сообщения, ни звонки были не в силах заглушить ноющую боль разлуки. Навалились тягостные мысли: «Что, если я не вернусь? Что, если вернусь раненым? Если без меня случится страшное, если по мне никто не скучает, если моё место уже кто-то занял, если меня уже забыли»…

Когда высаживались из «Геркулеса», Поппи с трудом могла справиться с нахлынувшими эмоциями. Сна не осталось ни в одном глазу; взволнованная, полная сил, она готова была бежать и кричать во весь голос: «Я иду к тебе, Март! Держись, милый, я уже в пути!» Она чувствовала, он её услышит, ведь он же совсем близко! Она сделала это, она добралась до чёртова Афганистана!

Чтобы ничем не выдать свои волнение и радость, Поппи зажала рот рукой. Ей хотелось спрашивать у всех солдат: «Вы знаете Мартина Термита? Знаете, где он? Так расскажите же мне, я – его жена!» Она ещё не осознавала, что прилетела сюда безо всякого плана, что подвергает себя опасности; в первые часы здесь она чувствовала лишь неописуемый восторг.

Сидя рядом с бабушкой в «Непопулярке» и принимая решение спасти мужа, Поппи не думала, как быть дальше, когда она уже окажется в одной с ним стране. Откровенно говоря, она не предполагала, что дела зайдут так далеко. Как она могла попасть сюда – без паспорта, без денег, без права лететь, без связей, без законных причин здесь находиться? Задача казалась непосильной, и Поппи не смела верить, что прилетит в Афганистан. И всё-таки прилетела – всего через восемнадцать часов после того, как закрыла за собой дверь.