День козла - [53]

Василий в армии служил давно, в Советском Союзе еще, но вспомнил, что точно такое же отверстие, только в дверце автомобиля, демонстрировал им, салагам, побывавший со своим «Уазиком» в Афганистане сержант-«дембель».

– Во, видали? На два сантиметра правее – и мне бы каюк, – рассказывал он, тыча в дырку мизинцем. – А так пуля по пряжке ремня чиркнула. Из нашего «Калаша» гады, стреляли.

Все это мгновенно полыхнуло в памяти Василия, и так же мгновенно поняв, что в машину только что, секунду назад, угодила выпущенная кем-то пуля, он обхватил президента за плечи, попытался пригнуть к земле. Дед, упираясь, заворчал изумленно:

– Ты шта, понимаешь, творишь, едри твою мать!

Но Василий вцепился в него мертвой хваткой, давил, в то же время чувствуя, как что-то горячее, злое, жалит его в спину, – раз, другой, третий. Жалит глубоко, под самое сердце. Умирая, он свалил-таки закостеневшего врастопырку, так а не понявшего, что произошло, президента в кювет у дороги.

XXX

Вынырнув из распахнутого люка, Сорокин первым ворвался на крышу. Держа пистолет обеими руками, он, поводя стволом, оглядел окружающее пространство, но никого не увидел. В центре крыши возвышался массивный бетонный куб с трепетавшим на шквальном ветре триколором, венчающим элеватор и ограничивший обзор. Майор указал подоспевшему Коновалову на левую сторону сооружения – обходи там, мол, а сам, прижимаясь спиной к шероховатой поверхности, скользнул вправо. И сразу же увидел, что прямо перед ним, распластавшись у самого края крыши, лежит спиной к нему человек. По его характерной позе с раздвинутыми широко ногами, по приподнятой и склоненной к правому плечу голове Сорокин, даже не видя винтовки, сразу понял, что тот изготовился к выстрелу.

Снайпер явно не почувствовал присутствия чужака за спиной. Вспомнив наставления Коновалова стрелять без предупреждения, майop усмехнулся криво. Выстрелишь – и концы в воду. Полковнику-то, конечно, плевать, для него главное, чтобы президент уцелел… Что с него взять – охрана. Это же не оперативный работник! Другое дело – повязать-таки потенциального убийцу живым. И вышибить из него информацию. Имя заказчика он, скорее всего, не назовет, но его по цепочке проследить можно. А там, глядишь, и заговор против государственной власти раскрыть удастся. А у истоков – майор Сорокин. К тому же снайпер казался совсем не опасным. Он впился в окуляр оптики, не реагируя ни на что вокруг себя, и со спины фигурка его казалась особенно уязвимой и беззащитной.

– Брось оружие! Руки за голову! – подняв пистолет, скомандовал майор. Но голос его сорвался и прозвучав как-то сбивчиво, неубедительно. И то – сколько ступеней пересчитал, запалился окончательно. Если высоту элеватора на жилой дом прикинуть – этажей двенадцать, не меньше… Пистолет тоже прыгал в вытянутой руке, лоб покрыла густая испарина, и Сорокин, как ни старался, не мог разглядеть мушку сквозь глаза, залитые едким потом.

Плечо киллера дрогнуло от отдачи раз, другой, третий. Надо отдать ему должное – услышав Сорокина, он успел-таки отстреляться. Потом, перекатившись на спину, поднял левую руку и сказал, улыбаясь обезоруживающе:

– О-о, сосед! А я тут на досуге решил голубей пострелять. Вечерком лапшичку заварим. Мировое хлебово! А что это ты… при пистолете?

Сорокин мигом признал в облаченном в грязную спецовку, с перемазанным сажей лицом киллере соседа по номеру – Николая Прокопьевича. Приказал, стараясь, чтобы голос звучал властно и твердо:

– Брось оружие! – и не удержался, добавил для форсу, словно полицейский в боевике. – Игра окончена, господин хлебинспектор!

Краем глаза майор заметил, что из-за дальнего угла куба выскочил с пистолетом на изготовку Коновалов.

– Не стреляйте, полковник! – предостерегающе крикнул ему Сорокин. – Никуда этот тип отсюда, с крыши, не денется. Парашюта у него не… – но договорить не успел. Только сейчас он разглядел, что короткоствольная винтовка с набалдашником глушителя, которую продолжал сжимать в правой руке снайпер, непостижимым образом оказалась направлена прямо в его, Сорокина, грудь.

Глушитель, похожий на безобидную бомбошку камыша, вдруг полыхнул синим, как у газовой зажигалки, язычком пламени, и Сорокин, почувствовав сильный толчок, качнулся назад, а Коновалов, держа свой кольт двумя руками, начал стрелять надоедливо-часто: «Бам-бам-бам-бам!»

Падая на уходящую стремительно из-под ног крышу, майор успел заметать, как задергался под крупнокалиберными пулями «хлебинспектор», но из ствола его винтовки успел-таки выскочить еще один голубой огонек, и пронзил незримым лучом грудь Сорокина, от чего тот умер, едва коснувшись щекой шероховатого рубероида.

Машинально сунув пистолет в наплечную кобуру, полковник подошел к майору, наклонился, попытался нащупать пульс на сонной артерии. Потом, приподняв веко, заглянул в бездонный, словно тоннель в другой мир, зрачок. Встал, отер носовым платком пот со лба. Шагнул к киллеру. Тот лежал, распятый пулями, у самого края крыши. Коновалов присел на корточки, потрогал жирную складку на апоплексической шее убитого. Мертв.

– Первый, первый! Я второй! – ожил в ухе полковника динамик, – В президента стреляли! Что у вас там?