День коронации - [30]

Саленко практически не делал стендапов. Более того, он всячески избегал «картинок» статичной камерой. Он почти всегда двигался, и камера шла с ним рядом или за ним и чуть выше – благо Гоша был здоровенный. Так нельзя делать сюжеты, зритель быстро устает их смотреть из-за ощущения, что его тащат на коротком поводке; это ведь не компьютерная игра от первого лица, где ты сам управляешь героем. Тут управляют тобой, и это утомительно, а некоторых просто бесит. Но Саленко умудрялся снимать так живо и интересно, что его – взахлеб смотрели и просили еще. Правда, места для второго Бо́риса на GINN не осталось.

Сегодня его роль временно взял на себя Ник.

Как выразился Гоша, «творчески ее переработав».

Он просто шел и смотрел, никак не комментируя увиденное.

Съемка в движении требует особой выучки, если у тебя вместо объектива – глаза. Нужен «поставленный» шаг, чтобы кадр не прыгал. Коррекция изображения способна полностью сгладить это, но видео получится чуть-чуть искусственным, на той грани, когда человек умом не понимает, в чем проблема, но подспудно чувствует, что его где-то обманывают. Реакцией на обман будет бессознательное отторжение материала, а все неосознаваемое – очень сильное. Проще научиться правильно ходить, чем столкнуться с тем, что люди тебя не любят и сами удивляются, с чего бы. Какой-то ты, значит, противный. Это уже приговор на всю жизнь.

Ник очень старался, но через час понял, что, во-первых, неадекватно устал, а во-вторых, упускает нечто главное, общее, заостряя внимание на частностях. У него буквально разбегались глаза, он цеплялся взглядом за улыбки, смех, рукопожатия, поцелуи… А еще никогда и нигде он не видел столько элегантных людей и гонялся за ними по отдельности, когда надо было хватать картину в целом и копать глубже. Ему нужна была душа города.

По счастью, рядом был Гоша со стабилизированными камерами, способными держаться ровно едва ли не на бегу. Немного смущаясь, Ник попросил его взять работу оператора на себя. Гоша хихикнул и сказал: «А я говорил!»

И почти сразу Ник кое-что понял.

Много раз он слышал, будто Москва подавляет, навязывает свой темп и отталкивает равнодушием. Это оказалось совсем не так. Необъяснимое впечатление, что Москва – город добрый, только окрепло, пока он бродил с Гошей по историческому центру. Здесь столичный лоск существовал рука об руку с домашним уютом, гламур – с чувством собственного достоинства, быстрый темп жизни – с глубоким спокойствием. Город дышал силой, уверенностью и… свободой. В старой имперской столице вольно дышалось. Знаменитые сталинские высотки были, конечно, тяжеловесны, но так вписывались в пейзаж, что совсем не давили на психику.

– Хочу что-нибудь тоталитарное, – сказал Ник.

– Поехали на смо́тру, – не раздумывая, предложил Гоша.

И привез Ника на смотровую площадку у здания МГУ.

– Будь я проклят, – только и сказал Ник. – Хорошо-то как!

– Это не лучший в мире университет, – извиняющимся тоном сообщил Гоша.

– Зато самый красивый, – твердо ответил Ник.

К вечеру он совершенно загонял Гошу, зато персональный канал Ника буквально ломился от лайков и недоуменных комментов вроде «как-то не похоже, что эти ребята хотят развязать войну» со стабильным ответом «это ты еще их короля не видел, он ваще пупсик». Интервью с «королем» поднялось в топ ожиданий, и генеральный продюсер GINN написал Нику «так держать», что считалось в офисе наивысшим одобрением.

Сам Ник был грустен и задумчив.

– Что с тобой? – спросил Гоша.

– Люди, – ответил Ник.

– Не понял.

– Сам не понял.

Люди здесь были странные, и еще – странно привлекательные. Красивые, но это ясно, ведь столица поколение за поколением завлекает самых ярких женщин и мужчин со всей страны. Прекрасно одетые, но об этом феномене Ник был наслышан и готов к нему. Неулыбчивые, даже хмурые – он и про это заранее разузнал, и ему сейчас было неуютно от мысли, что вряд ли удастся передать, какая бездонная глубина может скрываться под маской выученного спокойствия. Он словно предавал этих людей или подставлял, не умея показать ту абсолютную внутреннюю свободу русских, о которой как бы в шутку говорил утром Миша, – а это оказалась правда.

Ощущение легкости и свободы в тяжеловесный каменный городской центр приносили с собой именно люди. Они были этим пропитаны. Ник понимал, что он сейчас приподнял только самый краешек завесы, окутавшей тайну русской души, и очень боялся делать поспешные выводы.

Но очень хотелось.

В конце концов, наблюдательность – его профессия.

Ник уже забыл, что думал о русских утром, как боялся их и одновременно жалел. Он заметил, что из города совсем не видно башен «Щита», и это наверняка влияет на его оценку ситуации, но сами-то русские о башнях помнили, называли «башнями ПБЗ» – Гоша объяснил, какой тут хитрый двойной смысл, – и едко шутили на их счет. История прихода к власти «хунты» выворачивалась наизнанку, иначе виделся демонический и трагический персонаж Серебров, которого уж как-то слишком хорошо знал не только Саленко, но и его оператор… Ключом к тайне была все та же внутренняя свобода каждого русского, взятого по отдельности.