День командира дивизии - [15]

14.20. Витевский сообщает генералу сведения, поступившие от соседних дивизий.

Сосед слева ведет бой у недалекого села. Противник удерживает село.

- Эх, и они завязли, - невесело говорит Белобородов.

- Да, там тоже церковь, школа... И огонь из бойниц, устроенных в фундаментах.

Витевский продолжает сообщение.

У соседа справа успех: занято село Крюково. Генерал сразу оживляется.

- Вот это отлично. Как заняли, не знаешь?

- Обошли с двух сторон. Противник бросил все и отскочил.

- Что и требовалось доказать! Некоторые головой думают, а другие стену головой ломают. Знаешь, Витевский, кто это другие?

- Не знаю, - неуверенно отвечает Витевский.

- Мы с тобой, дружище. Девятая гвардейская. Группа генерал-майора Белобородова.

Белобородов хохочет.

Я опять изумлен. На фронте тяжело; ни в одном пункте не решена задача; день скоро кончится, мы как будто проигрываем сегодняшний бой, этот, несомненно, исторический, наступательный бой на волоколамском направлении, а Белобородов хохочет. Как можно оставаться веселым, хохотать в такой момент?

Или, может быть, я ошибаюсь? Может быть, Белобородов понимает что-то такое, чего я не вижу и не понимаю?

14.30. Отпустив Витевского, генерал устраивается полулежа на диване и закрывает глаза, подперев рукой большую стриженую голову. Мне опять не ясно, что он - дремлет или думает.

Несколько минут молчания. Потом, не открывая глаз, Белобородов приказывает дежурному телефонисту:

- Позвони во все полки. Узнай, каковы потери.

Телефонист спрашивает:

- Сколько у вас больных сегодня? Сколько уснувших?

Это наивный и прозрачный шифр. Больные - значит раненые, уснувшие убитые.

Телефонист записывает сообщаемые цифры, но на третьем звонке, вызвав кого-то из новеньких - сто первый или сто второй, внезапно раздражается.

- Тьфу ты! - кричит он. - Уснувших, понимаешь? Ну тебя, с тобой не сговоришься.

- Что там? - произносит Белобородов.

- Я, товарищ генерал, спрашиваю: сколько уснувших, а он мне: "У нас никто не спит". С ним немыслимое дело, товарищ генерал.

Белобородов устало улыбается, не открывая глаз.

Телефонист передает ему бумагу. Белобородов просматривает, потом опять закрывает глаза.

Идут минуты. Тихо. Никто не звонит генералу: нет, очевидно, радостных вестей.

10

14.50. Я не уловил момента, когда в комнате что-то изменилось. До меня дошло какое-то движение, и в тот же момент меня словно подбросило. Я понял, что незаметно задремал.

Белобородова уже не было в комнате. Дверь в соседнюю комнату оказалась почему-то открытой. Я поспешно направился туда.

Там по-прежнему горели керосиновые лампы, освещая потертые брезентовые коробки полевых телефонов, карту на большом столе, фигуры и лица работников штаба, с утра не снимавших здесь, в темных, отопревших стенах, шапок и шинелей.

Отсюда весь день доносился гул разговора, но сейчас меня поразила тишина.

Я сразу увидел Белобородова. Он стоял в центре - невысокий, сумрачный. Лампа освещала снизу его широкоскулое лицо - щеки залились румянцем, глаза сузились. Все, кто его знал, понимали: он сдерживает рвущийся наружу гнев. Я не хотел бы держать ответ перед ним в эту минуту.

Против него стояли три человека, очевидно только что вошедшие. Я увидел на полушубках и шинелях снег, еще не потемневший, не подтаявший, и понял, что не опоздал.

С генералом говорил кто-то высокий, сутуловатый, в полушубке до колен, с шашкой на боку. Я узнал полковника Засмолина. Он настойчиво старался в чем-то убедить Белобородова.

Я не застал начала разговора, но по двум-трем фразам догадался: Засмолин приехал, чтобы лично просить у генерала подкреплений.

С Засмолиным прибыл капитан, офицер связи штаба армии, тот, что утром провел некоторое время у Белобородова.

Рядом стоял человек в шинели с красной звездой на рукаве. В первую минуту я не узнал его. Меня лишь удивило очень бледное его лицо. Но я тотчас понял, что это не бледность растерянности или испуга. Лицо было сурово, сосредоточенно, и я сразу вспомнил вчерашнюю мимолетную встречу: крепко сбитую фигуру, твердую постановку головы и корпуса. Я шепотом спросил телефониста: "Кто это?" - "Комиссар бригады", - был ответ.

Белобородов молча слушал.

- Хватит! - вдруг крикнул он.

Засмолин осекся.

Секунду помедлив, овладевая в этот момент собой, генерал негромко продолжал:

- У нас с тобой после будет разговор...

Затем он обратился к капитану:

- Вы оттуда? Доложите обстановку. Только быстро, быстро.

Волнуясь, но стараясь говорить спокойно, капитан последовательно изложил события боя за Рождествено.

В девять утра два наших батальона заняли южную окраину села Рождествено. Сопротивление противника концентрировалось в церкви и вокруг нее. Наши силы захватывали дом за домом. Противник подбросил резервы - два танка и до батальона пехоты. Немцы стали бить термитными снарядами, зажигая дома. Это внесло замешательство. Послышались крики: "Огнем стреляет!" Несколько человек побежали, за ними остальные. Штаб бригады выбросил резервный батальон, который залег в полукилометре от села. Но теперь положение ухудшилось. Из села небольшими группами, по десять пятнадцать человек, начали выбегать автоматчики противника и, пробираясь лесом, стали обходить батальон. Некоторое время батальон лежал под обстрелом с флангов, неся потери, но немцы проникали дальше, стремясь с обеих сторон выйти батальону в тыл. Наши не выдержали и откатились.