День, когда умер Сталин - [4]

– Вы, кажется, очень напряжены, – сказал он мягко. – Знаете, вы должны совсем расслабиться, а то снимок не получится.

– Я ничуть не напряжена, – сказала Джесси. – Это у моей двоюродной сестры нервы натянуты.

– Какое значение имеет, натянуты у меня нервы или нет, – отозвалась я, – это не я собираюсь фотографироваться.

Рядом со мной с дивана упала книга. «Пляшущий негр» Рональда Фербэнка. Наш хозяин в волнении метнулся к ней.

– Вы читаете нашего Рона? – спросил он.

– Кое что, – ответила я.

– А вот я почти ничего другого не читаю. Он, мне кажется, уже сказал последнее слово. Когда я прочёл все его книги, то начал сначала, и опять прочитал всё до последней страницы. Думаю, после Фербэнка вообще никому нет смысла писать.

Замечание меня разочаровало, и я промолчала.

– Надеюсь, чашка хорошего чая нам не помешает, – сказал он. – Пока я его приготовлю, может быть, опять поставим пластинку?

– Терпеть не могу современную музыку, – сказала Джесси.

– Что поделаешь, вкусы бывают разные, – вздохнул хозяин.

Он уже был у двери, когда та отворилась, и появился ещё один молодой человек с чайным подносом, такой же лёгкий, гибкий и любезный. На нём были чёрные джинсы и лиловый свитер, а волосы на голове блестели, как два неровных чёрных крыла.

– Как ты кстати, дорогой, – сказал наш хозяин и обратился к нам, – Позвольте представить вам моего друга и помощника Джеки Смита. А моё имя вы знаете. Сейчас, когда мы выпьем по чашке чудного чая, я надеюсь, наши вибрации войдут в гармонию.

Теперь Джесси стояла на ковре по стойке «вольно». Он протянул ей чашку чая. Джесси кивнула в мою сторону и приказала:

– Дайте ей.

Хозяин повернулся и передал чашку мне.

– Что с вами, милая? – спросил он меня. – Вам плохо?

– Спасибо, всё в порядке, – ответила я, не отрываясь от газеты.

– Сталин при смерти, – сказала тётушка. – По крайне мере, они хотят, чтобы мы в это поверили.

– Сталин? – переспросил хозяин.

– Тот русский, – объяснила тетушка.

– А, вы имеете в виду Дядюшку Джо. Боже, благослови его!

Тётушка удивлённо подняла голову. Джесси взглянула с беспардонной недоверчивостью.

Джеки Смит подсел ко мне и стал читать газету через моё плечо.

– Ну, ну, – сказал он. – Ну, ну, ну. – Потом вдруг хихикнул и добавил: – Девять врачей. Даже если бы было пятьдесят врачей, я бы особенно не надеялся, а вы?

– Надеяться, пожалуй, не на что, – согласилась я.

– Надоел этот болван, – заявил Джеки Смит. – Его давно надо было вышвырнуть. Он себя пережил ещё в конце войны, вы согласны?

– Трудно сказать.

Наш хозяин с чашкой чая в одной руке поднял другую повелительным жестом:

– Я не желаю такого слышать, – сказал он. – Совершенно не желаю. Бог свидетель, я говорю сейчас о том, в чём совершенно не разбираюсь, то есть о политике, но во время войны я вырезал Дядюшку Джо и Рузвельта из журнала и приколол их на стенку. Да, это были мои парни!

Тут сестрица Джесси, которая так и не присела и не взяла чашку, вдруг шагнула вперёд и бросила:

– Мы когда-нибудь займёмся сегодня этим дурацким делом?

– Ну, конечно, милая, – согласился хозяин, тут же отставив чашку, – ну, конечно, если вам так хочется.

Он взглянул на своего помощника, который неохотно отложил газету и потянул шнурок занавеса, открыв альков с кучей фотоаппаратов и всяких штук. Потом они оба внимательно осмотрели Джесси. Её непорочные щеки вспыхнули яростным румянцем, а глаза были ярко несчастны.

– Вы очень помогли бы мне, – попросил хозяин, – если бы объяснили, для какой цели вам нужен этот снимок: чтобы прославиться, для суперобложки вашей книги или просто на память вашему счастливому другу?

– Не знаю, мне совершенно всё равно, – ответила Джесси.

Тётушка Эмма встала и сказала:

– Я хочу, чтобы вы уловили её выражение, ну, просто как она смотрит…

Джесси сжала кулаки.

– Тётя Эмма, – вмешалась я, – нам с вами, наверно, лучше пока выйти.

– Послушай, милая…

Но хозяин уже обвил её рукой и мягко выпроваживал за дверь.

– Вы просто чудо, вы хотите, чтобы у меня получился очень хороший снимок, а у меня никогда ничего хорошего не получается, если присутствуют даже самые симпатичные зрители.

Тётушка Эмма опять обмякла и покраснела. Я заняла его место и повела тётушку к двери. Когда мы закрывали её, я услышала голос Джеки Смита:

– Может быть, поставим пластинку?

И голос Джесси:

– Я терпеть не могу музыку!

И опять Джеки Смит:

– Знаете, нам кажется, что музыка помогает…

Дверь закрылась. Мы с тётушкой стояли у окна на лестничной площадке и смотрели на улицу.

– А тебя этот молодой человек когда-нибудь фотографировал? – спросила она.

– Мне его рекомендовали.

Наверху заиграла музыка. Тётушка стала притоптывать.

– Гилберт и Салливан, как у неё только язык поворачивается сказать, что она терпеть не может такой музыки. Думаю, просто назло.

Я зажгла сигарету. Музыка резко оборвалась.

– Расскажи мне, милая, – вдруг язвительно спросила тетушка, – об увлекательных вещах, которыми ты изволишь заниматься?

Тётушка всегда задаёт такой вопрос, и каждый раз я с трудом выбираю кусочки своей жизни, достойные её внимания.

– Вот что, например, ты делала сегодня?

Я подумала о Билле, о Беатрисе, о товарище Джин.

– Я пообедала, – сказала я, – с дочкой епископа.