День и ночь, 2011 № 03 - [195]

и в восторге целовали

Гиппо прямо в мокрый нос…

А когда вода опала

и подсохла всюду грязь,

люди что-то вроде бала

закатили, веселясь.

И, со всеми отмечая

день спасения детей,

три ведра крутого чая

Гиппо выпил без затей.

Но пришла пора прощаться,

утром Гиппо уезжал.

И опять он всем на счастье

круглой кепкою махал.

В серых мхах лежали глыбы,

зрел малины урожай.

А вослед летело: «Гиппо!

Милый Гиппо! Приезжай!..»

5. Гиппо-грибник

Как-то, ближе к дням сентябрьским

(чтобы ветры — не грубы),

все решили вдруг собраться

и поехать по грибы.

Обсудили всё с любовью

и велели приходить

тем, кто хочет в Подмосковье

по лесочкам побродить.

Час назначили для сбора.

И, когда пришла пора,

Гиппо встал с утра и скоро

вышел бодро со двора.

Никогда в лесах российских

он с лукошком не бродил,

никогда в траве росистой

он грибов не находил.

И ему хотелось часто,

утоляя в сердце грусть,

отыскать в лесу, как счастье,

белый гриб иль спелый груздь.

Потому, немного нервный,

с растревоженной душой,

в этот день он самый первый

к месту сбора подошёл.

«Как грибы искать он будет?

Как он будет их срывать?» —

волновался Гиппо, будто

шёл экзамены сдавать…

...........................................

…Все в автобусе просторном

сели дружною гурьбой,

ну а Гиппо — на платформе

потащили за собой.

Рано утром спит столица.

Нет заторов, пробок нет.

День, как чистая страница —

просит всех вписать куплет.

Попетляв по переулкам

в лабиринте городском,

по шоссе, под небом гулким,

полетели с ветерком!

В наши дни, в начале века,

эта правда многих злит:

город — губит человека,

а природа — веселит.

Стоит выехать за город —

и вовсю поёт душа,

каждый снова сердцем молод,

ну, а жизнь — так хороша!

Чтоб жевательной резинкой

дни свои не изводить,

лучше по лесу с корзинкой

в размышлении бродить.

Нет ни тучки в небе синем.

Покидает душу грусть.

Вот и смешанный осинник…

Вот и первый крупный груздь…

Гиппо тоже от тропинки

двинул в чащу напрямик.

Что ни шаг — то гриб в корзинке,

что ни гриб — то боровик.

Кислородом, как глюкозой,

наслаждаясь от души,

встретил зайца под берёзой,

крикнул: «Зайка! Попляши!»

Но косой ничуть не струсил:

«Фиг! — сказал. — Не погляжу,

что здоровый ты, и в узел,

как верёвку, завяжу!»

«Ой! А как же развязаться?» —

Гиппо в спор, шутя, полез.

И они с хвастливым зайцем

огласили смехом лес.

Целый час, наверно, кряду

(так, что начали дрожать)

хохотали до упаду,

не умея смех сдержать.

Но, в конце концов, простился

Гиппо с маленьким дружком

и к автобусу пустился.

(Не идти ж в Москву пешком?)

Там последние сходились,

выясняя: «Груздь? Не груздь?»

На свои места садились,

на коленки ставя груз.

Все расселись понемногу.

Лес был светел и багрян.

И в обратную дорогу

покатил их караван.

Гиппо, лёжа на платформе,

любовался на грибы,

столь прекрасные по форме,

что текла слюна с губы…

Но лишь тронулись, как тут же

хлынул ливень — да такой,

что вода, сливаясь в лужи,

потекла вокруг рекой.

Вмиг размыло всю дорогу,

и пустяшная гора

превратилась в недотрогу —

не осилить на ура!

Вновь и вновь скользят колёса,

но не могут взять подъём.

Час стоит перед откосом

их автобус под дождём.

Был он новым, не разбитым,

и мотор совсем не плох,

но урчал, урчал сердито —

а потом совсем заглох.

Неподъёмной чёрной глыбой

небосвод вверху завис…

Тут позвал шофёра Гиппо:

«Эй, приятель, отзовись!

Выйди, брат, на мокрый дождик

и верёвку захвати.

Да один конец надёжно

за автобус зацепи.

А другой, зубами стиснув,

я на гору потащу…

(Я геройства не ищу.

Но грибам не дам закиснуть!)»

Намотав конец верёвки

на живот свой, он шагнул

по размытой скользкой бровке

и автобус потянул.

Ноги мощные вбивая,

точно сваи, в глинозём,

Гиппо топал, напевая

ворох слов о том, о сём.

Помня тексты, как в тумане,

ставя рифмы невпопад,

вместо слов: «Комбат, батяня», —

он: «Потянем, — пел, — комбат!»

Песни сладкое звучанье

будоражило леса,

будто трактора рычанье,

сотрясая небеса.

Так горланя, он по лужам

отбивал ногами такт…

Пусть он вырос неуклюжим,

но не хилым — это факт!

Не вприпрыжку, не проворно,

не катясь, как колобок,

но автобус и платформу —

он на гору заволок.

Тут водитель чем-то грюкнул,

пару раз нажал педаль —

и мотор привычно хрюкнул,

приглашая мчаться вдаль.

Гиппо снял верёвку с брюха,

в мыслях брюки засучил

и, подпрыгнув вверх упруго,

на платформу заскочил.

Там улёгся, как на льдине,

мокр от носа до хвоста.

Вот — корзинка. А в корзине…

Боже мой, она — пуста!

На случайной, видно, кочке

опрокинулась она —

и все дивные грибочки

улетели с её дна.

От потери, скажем честно,

Гиппо малость загрустил.

Но автобус тронул с места

и к столице припустил.

Два часа дорожной скуки,

и — привет, родной Арбат!

Все корзинки взяли в руки

и на свой «улов» глядят.

Только в Гиппином лукошке

ни грибочка не найти.

Не осталось там ни крошки —

всё рассыпалось в пути!

Он уже собрался двинуть

в дом, где он в столице жил,

вдруг ему в его корзину

кто-то гриб свой положил.

И другой, и третий следом —

подбежали все подряд.

«Будешь, Гиппо, ты с обедом!» —

улыбаясь, говорят.

Все хохочут: «Как удачно

ты на горку нас подвёз!» —

и при том целуют смачно

прямо Гиппо в мокрый нос.

Или, гладя шею Гиппо,

каждый ласково, как мог,

говорил ему: «Спасибо!

Ты нам здорово помог!»

«Если бы не ты, дружище,

мы бы ночь, подмогу ждя,

без постели и без пищи

мучились среди дождя…»