День и ночь, 2011 № 03 - [193]

Но, выслушав доказательства нашего превосходства — и то мы читали, и это мы знаем — Стара сперва нарочито прибеднялась: «Где уж нам уж выйти взамуж! Мы уж так уж проживём! Как-нибудь, как-нибудь — лишь бы не в девках!». Однако тут же, будто вовсе мимоходом, вспоминала про «одного умного сыночка из знакомой семьи». Уехал-де этот сынок в большой город учиться.

«Вот поучился он там како-то время и домой на каникулы приехал. И до того уж умной стал, слова по-русски не скажет. Куры у него — «куркураус», кошка у него — «мурмураус», грабли у него — «грабляус». Только сказал он это само слово, да как наступит на грабли-те — оне, вишь ли, к стайке коровьей были приставлены зубьями наружу. Он на зубья-те ступил — а его другим концом струмента и шабаркнуло по умной-то голове. Тут учёной сынок разом родной язык вспомнил: «Штой-то ты, тятенька, грабли на место не тем концом ставишь?»

…А добраться до бездонного кладезя Стариных сказок и побасок и записать их я решилась, когда однажды, слушая полуграмотную, до сухарного состояния иссушенную, уже почти что не русскую, а полуанглийскую речь теле- и радиоведущих, больших начальников и политиков, поняла, что донельзя истосковалась по другой, исконно русской, искуснейшей, богатейшей, которой моя Стара говорила. Может, прочитает кто, да и вспомнит про «великий и могучий» собственный, родной наш язык.

Николай Переяслов [80] До свидания, Гиппо!

1. Детство Гиппо

Посреди большой столицы,

элегантный, как комод,

жил смешной и круглолицый

африканский бегемот.

Там, где солнце над болотом

жарит воздух, где-то там

он родился бегемотом,

имя взяв — Гиппопотам.

С детских лет не зная гриппа,

он носился день-деньской.

Зря взывала мама: «Гиппо!» —

малыша зовя с тоской.

Зря отец кричал до хрипа,

клича сына по кустам:

«Гиппо! Гиппо! Гиппо! Гиппо!

Где ты, Гиппо? Тут иль там?..»

В жиже луж плескаясь звучно,

корешки травы грызя,

Гиппо чуял: дома — скучно,

жить в болоте век нельзя!

И со всем болотным братством

распростился он, как брат,

и… в Россию перебрался —

в стольный город, на Арбат.

Как тут нам не веселиться,

как грустить от разных бед,

если рядом — поселился

этот миленький сосед?

Мы слыхали, как он въехал

на четвёртый свой этаж.

Он чихнёт — и громом эхо

сотрясает домик наш.

Утром он идёт из дома

на работу в зоопарк,

улыбается знакомым

не за плату, а за так.

А когда он в лифте едет

после службы иль в обед,

замирают все соседи —

оборвётся лифт иль нет?

Так вот рядышком и жили —

и народ, и бегемот.

Да при том ещё — дружили,

не кричали вслед: «Урод!»

Вместе радости делили

и последний бутерброд,

а на Новый год — водили

возле ёлки хоровод…

2. Московские будни

Бегемоту жить непросто

в тесном городе Москве.

Хоть и малого он роста,

но ведь весит — тонны две!

Кто такого согласится

посадить к себе в такси?

Тут бессмысленно проситься,

так что даже — не проси!

Летом — даже толстопятым

хочется, когда жара,

заскочить в кафе к ребятам —

съесть пломбира полведра.

Но не ставят из бетона

мебель в детский уголок.

Где взять стул, чтоб он две тонны

удержать спокойно мог?

(Я во всех кафе огромных

побывал и знаю сам —

не найти там мест укромных,

где б мог сесть Гиппопотам.)

Тяжело и магазины

бегемоту посещать:

двери там не из резины —

начинают вмиг трещать.

Потому он шёл на рынок,

где ворота широки,

покупал там десять крынок

молока и пуд муки.

Ставил дома тесто в ванне,

пёк на кухне пироги,

ну, а после — на диване

сочинял весь день стихи.

Были им в стихах воспеты

Кремль, Арбат, луна во мгле…

Что поделать, коль поэтом

он родился на земле?

А когда он шёл, как глыба,

и его народ встречал,

каждый встречный: — «Здравствуй, Гиппо!» —

увидав его, кричал.

Но грустнел душой он, ибо,

вспоминал, как средь болот:

«Гиппо, Гиппо, где ты, Гиппо?» —

мать его к себе зовёт…

3. Гиппо и воры

Гиппо был весёлый малый.

Если кто-то зло творил,

он ему: «А ну, не балуй!» —

очень строго говорил:

«Лучше нам не быть врагами,

я злодеев не люблю.

Если будешь хулиганить,

вмиг на ногу наступлю!»

Это слыша, все пугались,

забывали про грехи.

Кто ругались — разбегались

и читали вслух стихи.

В зоопарке дела много,

должен быть порядок там.

Вот за всем за этим строго

и следил Гиппопотам.

Как-то раз под вечер Гиппо

у вольера юных львят

привлечён был странным скрипом,

и смекнул — их красть хотят!

Глядь, и правда — двум патлатым

пьяным типам удалось

влезть в вольер к беспечным львятам,

безмятежно грызшим кость.

Звери поняли угрозу

лишь тогда, когда в мешок

затолкали их без спросу,

чем повергли в нервный шок.

Лишь почти у дырки самой

львята пискнули, озлясь,

и мгновенно с львиной мамой

протянулась звука связь.

Из глубин системы сложной

рукотворных гор и нор

львица рыкнула тревожно

и метнулась на простор.

Воры, радуясь везенью,

быстро бросились назад.

Но внезапно путь к спасенью

им закрыл огромный зад.

Вот она, дыра в ограде!

На свободу выход — вот!

Но к дыре — будь он не ладен! —

прислонился бегемот.

Не желая здесь погибнуть,

воры в панике орут.

Но, чтоб Гиппо отодвинуть —

автокрана нужен труд!

...........................................

— Брось мешок! — один воришка

крикнул другу во всю грудь.

И тогда другой — детишкам

развязал к свободе путь.

В куче писка, визга, всхлипа

львята бросились назад…

И тогда от прутьев Гиппо