День и ночь, 2011 № 03 - [194]

отодвинул мощный зад.

Второпях, тесня друг друга,

воры выскочили в лаз

и, качаясь от испуга,

понеслись куда-то с глаз…

Ну, а Гиппо зорким взглядом

оглядел звериный сад

и, довольный результатом,

пошагал на свой Арбат.

Шёл по улицам столицы,

где, визжа, машины мчат,

и казалось — это птицы

в дебрях Африки кричат.

В дом пришёл. Поел, умылся,

лёг, свернувшись, за комод.

И ему в ту ночь приснился

африканский небосвод.

Над болотом вились хрипы,

в небе плыл луны калач,

и казалось: «Гиппо! Гиппо!» —

слышен мамы клич и плач…

4. Гиппо-спасатель

Время шло. И первый отпуск

вскоре Гиппо получил.

Взял он в руки школьный глобус

и все страны изучил.

Осмотрел Восток и Запад,

мёрзлый Север, жаркий Юг,

буйных трав представил запах

и дыханье снежных вьюг.

Вспомнил отчее болото,

крик мартышек в синей мгле.

«Нет, — решил он, — неохота

колесить по всей земле».

И порывшись, как в шкатулке,

в ёмкой памяти своей,

вспомнил он, как на прогулке

в Сандуновском переулке

он в один из прошлых дней

познакомился, гуляя,

с председателем одной

агрофирмы на Валдае,

и его к себе домой

звал он в гости, расставаясь.

Говорил: «Да там у нас

лес такой, что всем на зависть!

Баня, озеро и квас —

просто самый высший класс!

Там такой сладчайший воздух,

что его всё пьёшь и пьёшь.

Ты такой целебный отдых —

в целом мире не найдёшь!

Приезжай! Увидишь глыбы,

что ледник принёс во льдах…»

…И, припомнив это, Гиппо

молвил: «Еду на Валдай!»

Завернув в пакет бумажный

сто горячих пирожков,

Гиппо сел в вагон багажный

и, как мэр Москвы Лужков,

помахал Москве фуражкой,

а потом присел в углу,

молока попил из фляжки

и — состав поплыл во мглу.

Чтоб в пути не ведать скуки,

Гиппо вынул пирожки…

За стеной роились звуки,

плыли в окнах огоньки,

поезд мчался, что есть мочи,

сам себе крича: «Наддай!..» —

и среди апрельской ночи

встал на станции «Валдай».

На платформе Гиппо ждали

председатель и шофёр.

В темноте лежали дали,

в стороне урчал мотор.

У вокзала под берёзкой

припаркован был фургон.

Вот в него по толстым доскам

и взошёл тихонько он.

И потом — не так, чтоб споро —

он поехал через лес,

слыша, как скрипят рессоры,

ощущая Гиппо вес.

Час спустя, машина встала.

Дверь открылась. Он сошёл…

Над землёй — уже светало.

Быстро таял ночи шёлк.

Перед ним, ещё в тумане,

чудо-озеро легло.

У воды темнели бани,

гладь блестела, как стекло.

Вдалеке — как войско, строго —

леса высилась гряда.

И почти что у порога

тёмных бань была вода…

«Нынче снег обильно таял,

так бывает иногда,

вот и уровень Валдая

поднят выше, чем всегда, —

председатель излагает,

Гиппо улицей ведя. —

Впрочем, нас то — не пугает.

Лишь бы не было дождя!..»

И помчались дни, сгорая,

как дрова в большом костре.

В председательском сарае

Гиппо спал, как на ковре,

на душистом мягком сене,

вкусный борщ из таза ел

и, гуляя по деревне,

на окрестности глазел.

Как-то раз его в коровник

председатель пригласил.

И, введя в сарай огромный,

во всю мощь провозгласил:

«Вот, бурёночки, вам всем бы

стать фигурою, как он.

Ешьте втрое больше сена,

поправляйтесь до трёх тонн!

Зимы здесь у нас суровы,

но в кормах нехватки нет.

Будь вы все гиппокоровы —

хватит сена на обед!..»

И в свинарник как-то тоже

был он позван, где потом

свиноматкам толстокожим

был в пример поставлен он.

Но в другие дни, гуляя,

он бродил из края в край

вдоль по берегу Валдая,

а потом к себе в сарай

возвращался к ночи ближе

и, из таза съев борща,

долго слушал, как на крыше

мыши бегают, пища.

Иногда и днём он тоже,

утомившись есть-гулять,

на своём пахучем ложе

оставался отдыхать.

После сытного обеда

хорошо лежать в тиши

да внимать сквозь сон, как где-то

ветерок травой шуршит…

Но однажды он проснулся

оттого, что дождь идёт —

так идёт, словно прогнулся

над Валдаем небосвод.

Разлепив спросонья веки,

он шагнул во двор скорей —

а вокруг бушуют реки,

плещет море у дверей.

И внезапно, как от боли,

кто-то крикнул у двора:

«Там остались дети в школе!

Их спасать давно пора!..»

И в уме, как на картине,

Гиппо тут же увидал —

школа-то стоит в низине!

А вокруг — девятый вал

Их ведь смоет этот дождик!

Вон он — всё с водой смешал…

И, рванув, как внедорожник,

Гиппо к школе побежал.

Вот и школа… В брызг тумане —

только крыша над водой,

словно остров в океане,

окружённый злой бедой.

По волнам несутся книжки,

воды тёмные бурлят.

А на крыше ребятишки,

как воробышки, сидят

Кто-то вдруг, срывая глотку,

закричал, чтоб всем дошло:

«Лодку! Надо срочно лодку!..»

Но все лодки унесло.

И, как тяжкое мычанье,

горький стон исторг народ…

И тогда, прервав молчанье,

Гиппо выступил вперёд:

«Эта крыша для ночлега —

детям вовсе ни к чему.

Вон в кустах стоит телега —

вяжем к телу моему!

Ставим мне её на спину

и верёвкой — к животу!

Я сто раз нырял в трясину,

знать, и тут не подведу…»

Так, с привязанной телегой,

Гиппо бросился в поток —

и, скользя в волнах тюленем,

быстро воду пересёк.

Где поток бурлил потише,

плавно к школе выгреб он

и дрожащих ребятишек

принял с крыши в свой «салон».

Взял за раз он душ пятнадцать —

так сказать, один лишь класс,

потому пришлось мотаться

за детьми всего пять раз.

Пятый раз на берег выйдя

с детворою на спине,

оглянувшись, он увидел

только книжки на волне.

Крыша школы напрочь скрылась

в тёмных водах глубины,

но сбылась Господня милость —

дети были спасены!

Все детишек обнимали,

не тая счастливых слёз,