День и ночь, 2007 № 11–12 - [34]

Певцы переглянулись и взвыли. Неизвестно, чем бы закончился наш разговор, если бы не подошел бухгалтер с билетами для меня и Игнатия Дмитриевича. Мы посоветовали талантам обратиться по поводу гостиницы в крайком комсомола, это по их части.

До Маковского мы добрались без особенных приключений. Самолетики здесь садятся на травку сразу же за околицей. Пройдешь не больше ста метров и ты уже в центре села. Рождественский бывал здесь не раз, у него в селе много знакомых и прежде всего — учитель Константин Григорьевич Одинцов и его жена Александра Николаевна.

Милая, уважительная пара. Своего рода старосветские помещики. То же хлебосольство, те же несуетные беседы только уже на нашей, сибирской, земле. И поместье у здешних куда как скромное: кукольный домик с крытым двором да огород, весь на бугре, как на ладони.

Нас пригласили к столу. Александра Николаевна разлила по мискам уху. Чем же еще угощать приезжих, если не блюдом из свежей рыбки? Подворье Одинцовых упирается в Кеть. Сделаешь несколько шагов тут тебе и весельная лодка, плыви по речке вверх или вниз — куда хочешь.

А после обеда не отдых, нет. Надо же оглядеть старинное село, через которое пробирались землепроходцы на Енисей и Лену, на Ангару и Амур. Вот тут-то и ошарашит тебя непростая русская история. Почти наяву ты увидишь уходящие к Енисейску немногочисленные отряды казаков и ссыльных. Они идут изломанной цепочкой, одни по доброй воле, другие по принуждению. Вперед по болотистому волоку, только вперед! А кто это на телеге гневно машет руками? Господи, да это же отец Аввакум! Ну и ну!

— Сам Маковский острог был вот там, — показывала Александра Николаевна на соседний холмик. — Копнешь землицу поглубже и увидишь глиняные черепки да головешки, Значит, когда-то был в остроге пожар. А еще находим вот такие денежки. Возьмите себе на память.

У нас в руках монеты времен не то Ивана Грозного, не то Бориса Годунова. И странное ощущение причастности к давним событиям начинает волновать тебя, да еще как волновать! Ты чувствуешь, как дрожат твои руки и перехватывает дыхание. Вот какою ценой достается нам близкое родство со служилыми людьми да ушкуйниками тех легендарных лет.

В эту ночь никто в Маковском не спал. Это ведь не ежегодные Первое мая и Седьмого ноября, и даже не Новый год. Это единственный за три с половиной века праздник родного села! Надо же было кому-то придумать такое неповторимое торжество!

А придумали его работники Енисейского краеведческого музея. Они-то и вышли с таким предложением в горком и райком партии, а на севере патриотов хоть отбавляй — музейщиков поддержали, выделили какие-то мизерные деньги на плакаты, на алые банты для почетных гостей.

Ночью по селу сплошь светились окна. Александра Николаевна бросила нас, мужиков, одних и подалась на последнюю перед выступлением спевку сельского хора. Этот коллектив был её родным детищем. Она создала его и постоянно заботилась о его творческом росте. Разучивали в основном русские народные песни.

— Их вряд ли где-нибудь столько услышишь, как у нас, — с явным восхищением отозвался Константин Григорьевич.

Не спали ночью, зато утром село будто вымерло на три — четыре часа. Напрасно визжали в загонах проголодавшиеся свиньи. Напрасно звали к себе заботливого пастуха нетерпеливые коровы. Маковское видело счастливые предпраздничные сны.

А потом у сельской церквушки призывно заиграла гармонь. И все услышали её. И по праздничному одетые стали ручейками стекаться к помосту, заменявшему маковцам трибуну.

И в это время над селом появилось два самолетика. Они приземлились один за другим и выдавили из своего нутра последних гостей. Среди них я сразу вычислил руководящего дубину, хотя на нем не было ни пальто, ни шарфа. В компании прибывших он смотрелся вполне нормально, и я даже приветно помахал ему.

Он живо откликнулся и во главе уже знакомых нам московских талантов подошел ко мне.

— Норильск по-прежнему закрыт, — сообщил он. — И крайком комсомола пока что командировал нас сюда.

Праздник прошел лучше не нужно. Молодые московские дарования не выступали. Широко распахнув глаза, они слушали старинные песни маковского сельского хора. А питомицы Александры Николаевны пели и пели, и казалось, их песням не будет конца. Разве не о таком праздничном концерте мечтали голосистые сельские певуньи?

Ой, да ты, землица знаменитая!

Кровушкой казачьею умытая, ой!

Казалось, это пела сама Россия. И москвичи доставали откуда-то чистые нотные листы и торопливо набрасывали на них никому не известные в столице русские песни.

Затем молодые дарования были расхвачены и разведены по дворам. Больше слушали, чем пели. А на следующее утро встретивший меня дубина решительно сказал:

— И зачем нам лететь в Норильск? Да мы здесь не только попоем, а еще и сделаем необыкновенные записи! Мы увидели нашу древнюю Россию в её потрясающей первозданности. Спасибо вам за добрый совет, дорогие коллеги!

А ты, Анатолий Иванович, говоришь, где, дескать, она есть, настоящая Русь. Тут она и есть, живая и неподвластная времени, — с удовлетворением сказал Игнатий Дмитриевич, когда мы прощались с Маковском.