День гнева - [9]

— Признаться, я вас не ждала, — сказала женщина. — Вы первый, кто пришел сюда по доброй воле. Жена, наверное, оплакивает вас.

— Моя супруга вот уже пять лет как умерла, — нахмурившись, ответил путник.

— Да-да, — кивнула головою женщина. — Теперь я вспоминаю. Она болела всего восемь дней, а на девятый, рано утром… Но если вы пришли ее искать, то ведь она не здесь, а там, — и женщина кивнула вверх, на небо.

Путник, мгновенно побледнев, спросил:

— К-кто вы?!

— Я? — удивилась женщина. — Одна из многих. А что это у вас? Железное кольцо! Позвольте…

— Нет! — путник испуганно отдернул руку.

— Вы суеверны, — улыбнулась женщина. — Надеетесь, что этот талисман поможет вам. Напрасно.

Путник вскочил, а женщина, любезно улыбаясь, продолжала:

— Поверьте, я желаю вам добра. Я знаю, что вас привело сюда, а потому и говорю: остановитесь!

— Нет! — зло ответил путник. — Никогда! Не для того я шел сюда…

Вдруг женщина вскочила. Теперь она уже не улыбалась; лицо ее, преобразившись, стало властным.

— Остановись! — повторила она. — И подумай о сыне. А думать сразу обо всех, живущих и умерших на земле, бессмысленно. Всех любить невозможно, зачем же тогда…

— Нет! — крикнул путник. — Нет! Ты лжешь! Пытаешься разжечь во мне сомнения, напрасно!

— Ты спрашивал, кто я такая, — тихо продолжала женщина. — Ну что ж, я назову себя. Я та… которая приходит позже всех. Я не спешу. У каждого свой срок. Никто не вправе сократить его, и потому я выведу тебя отсюда. Ты будешь жить, забудешь о кольце. Потом мы снова встретимся — я обещаю. А сейчас… Прошу тебя, одумайся! Неисполнимо то, что ты задумал совершить. Добро и зло должны быть в равновесии, ведь так устроен этот мир.

Путник, нахмурившись, долго молчал, потом спросил:

— Кто погубил мою жену?

— Нет, то была не я, — сказала женщина. — У каждого своя судьба и своя смерть. Но есть и общая, всемирная судьба, и никому ее не изменить. Какой бы силы ни было твое волшебное кольцо, оно не сможет отделить добро от зла. Погубишь зло, погубишь и добро…

— Молчи! — не выдержав, воскликнул путник.

— Что ж, — грустно улыбнулась женщина, — я умолкаю, поступай, как знаешь, — и, подняв руки, хлопнула в ладоши…

И растворилась в воздухе. И наступила тьма — кромешная. Путник немного постоял, прислушался, однако же не уловил ни звука… и нерешительно спросил:

— Смерть… где ты?

— Здесь, — тихо прошептала женщина. — Ты мне не веришь, уходи. Но знай: лишь только ты поймешь, что я права, и позовешь меня, я тотчас же явлюсь к тебе на помощь. Ну, а пока прощай, — и замолчала.

Путник стоял в кромешной тьме, не зная, что и делать. О, как ему казалось всё понятным там, в царстве живых! Жизнь — это свет и радость, смерть — тьма и зло. Смерть — это гадкая и безобразная старуха, а царство мертвых… Но… как же не поверить собственным глазам? И как не поразиться тем словам, которые услышал он — и от кого? — от смерти! Она сказала, что… Нет, это морок, наваждение! Он столько лет готовился и размышлял, изобретал волшебный порошок, выковывал железное кольцо и, главное, он видел столько зла, которому не место на земле живых — оно должно вернуться в царство мертвых и… Да, конечно, он не повернет назад и не попросит помощи у смерти. Путник наощупь сделал шаг, второй…

И покатился вниз, с обрыва.

Очнулся он среди камней на дне глубокого и полутемного ущелья. Вокруг, куда ни глянь, теснились толпы изможденных рудокопов, одетых в грязные и ветхие рубища. Одни из них крушили кирками скалы, другие ползали меж ними на коленях и что-то искали в отвалах, а третьи отвозили тачки, груженые щебнем. Пыль, грохот, скрип несмазанных колес…

Что ж, он теперь по крайней мере знает, где находится. Падение доставило его в Ущелье; теперь дальнейший путь лежит вниз по нему к Реке, а там и к Городу. Прекрасно! Не зря он все же столько лет провел за расшифровкой тайных еретических писаний; мир мертвых для него открыт, он знает здесь все тропы, все колодцы, все пристанища! Путник тронул кольцо, улыбнулся…

— Встать! — крикнул кто-то.

Путник замер. Раздался резкий свист плети, щелчок… и злобный смех. Путник поспешно глянул вверх — над ним стоял надсмотрщик; широкоплечий и рослый урод в двурогом шлеме и стальном нагруднике, начищенном до блеска. Надсмотрщик снова замахнулся плетью и хрипло крикнул:

— Н-ну? Я жду!

Путник вскочил и, гневно улыбаясь, потянулся к поясу, да спохватился — он был без меча… И в тот же миг надсмотрщик хлестнул его по голове, сшиб с ног и, не давая встать, стал бить лежащего и злобно восклицать:

— Мерзавец! Тварь! Ничтожество!

Те рудокопы, что были поблизости, оставили работу и безучастно наблюдали за расправой. Надсмотрщик, в последний раз ударив путника, самодовольно посмотрел по сторонам… и вновь рассвирепел.

— Работать! — крикнул он, замахиваясь плетью. — Всем работать!

Толпа зашевелилась. Ударила одна кирка, вторая, третья, двинулись тачки, и эхо тотчас подхватило и умножило удары, скрипы, топот, вздохи. Путник, придя в себя, с трудом встал на колени, схватил обломок камня и исподлобья глянул на надсмотрщика. Тот, хищно ухмыляясь, крикнул:

— Р-раб! — и поднял плеть.

Рука у путника сама собой разжалась, и камень шлепнулся на землю. Надсмотрщик прав — он раб; он раб своей мечты. Он был рожден свободным и свободным же прожил всю жизнь; никто не смел ни оскорбить его, ни унизить… Ну, а теперь он сам себе избрал эту дорогу, и он пойдет по ней и не свернет, и вынесет любые унижения — ради мечты. А если так…