День Дьявола - [69]

Под снежной я горой.

Старик рассказывал мне, что после Бури последним тогда нашли мертвого Якоба Арнклиффа. Он стал тринадцатым погибшим той осенью. Когда наступила оттепель, снег таял почти целую неделю. Вот тогда из-под сугробов и показался изувеченный труп в пальто. Шляпу, сорванную ветром, обнаружили в пятидесяти футах. Бедняга нашел свой конец далеко от дороги, в болотистом месте поблизости от реки. По предположениям, он сбился с пути, когда пытался дойти до дома в Сайк.

На сани положили деревянные доски, и рабочие с фабрики постарались подтащить их поближе, чтобы вывезти труп со всем достоинством, на которое они были способны. Однако устроенный ими понтон оказался таким неустойчивым, а тело, налитое водой, было таким тяжелым, что в конце концов они были вынуждены тащить его волоком и выкатить на дорогу. Бедный, бедный мистер Якоб.

Что теперь будет с фабрикой? А с Андерклаф? Мистер Якоб посвятил всю свою жизнь этому месту. Он никогда не был женат и не оставил после себя сыновей, которым мог бы передать свое дело. Они перекрестились и прочитали молитву за упокой его души. Но, выставленный на всеобщее обозрение, он являл собой зрелище, которое мало кто мог долго выносить, и в конце концов кто-то сходил за одеялом. Даже пролежав неделю, труп не мог быть так изуродован, тем более что он вмерз в лед и был засыпан снегом. Говорили, что он выглядел так, будто на него бык наступил.

– Окаянный, он, может, росту-то маленького, – сказал мне тогда Старик, – а копыта у него железные. Так-то, Джонни-паренек.

– Как у той лошади на представлении? – спросил я, вспоминая, как треснул череп у одного из участников. Он закрыл руками лицо, и люди бежали к нему, а кобыла, как ни в чем не бывало, наклонив шею, щипала траву.

– В десять раз тверже, – сказал Старик.

– Вот почему умер Якоб, да? – спросил я. – Не из-за холода?

– Ну да, – ответил Старик, – холод никого не убивает. Дьявол сам наслал сюда Бурю, чтобы держать нас в западне, пока он развлекается. Он же как ребенок, ты понимаешь?

Когда Буря прошла и Якоба Арнклиффа нашли, надо было подождать, пока земля на кладбище разморозится. Но проходил день за днем, а все оставалось по-прежнему, и лопату нельзя было воткнуть в землю. Ничего не оставалось делать, как оставить тринадцать гробов в церкви до тех пор, пока не станет возможно отправить их в Вайрсдейл. Слабое утешение, но, по крайней мере, эти люди обрели покой, если не в жизни, то в смерти. Двери освятили, свечи оставили гореть и нанесли на крышки соляные кресты.

Конечно, родные усопших страдали от мысли, что их близкие будут похоронены вдали от них, но все же они были рады, что, по крайней мере, им не придется нести их через пустоши, где, возможно, еще притаился Дьявол. Наступила эра автомобилей.

&

– Слушайте, слушайте! Что это? – вскрикнула Анжела, когда мы допели песню до конца. – Я слышу, как снаружи открываются ворота. Кто-то есть во дворе.

– Он идет, – произнесла Грейс. – Быстрее. Выключите свет.

Лорел встала и щелкнула выключателем. Разговор стих, и наступила тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня в очаге и шумом дождевой воды в ущелье. Отец пошел открыть дверь и, возвращаясь, принес с собой холодный сквозняк. Билл снова заиграл, поначалу едва слышно, но по мере того, как его локоть неторопливо двигался то вверх, то вниз, звук становился все громче, и послышались двойные ноты какого-то странного диссонанса. Каждая пляшущая тень, каждая скрипнувшая половица убеждали Грейс в том, что Окаянный уже входит в дверь. Все подняли бокалы за его здоровье, а он прошел и направился к очагу – его манил жар огня. Разве в какой-то момент не мелькнула еще одна тень на полу перед очагом? Разве не заколыхалось виски в стакане на полке над очагом? И разве не шевельнулась ложка в миске с тушеной бараниной?

Билл заиграл «Дьявольские проказы» – то ли старую матросскую песню, то ли жигу. Она начинается медленно и ускоряется, когда все уже хлопают.

Возбуждение рвалось из Грейс наружу, иона, не в силах больше сдерживать его, спросила:

– Давайте начнем играть?

– Давай, чего ждать-то, – сказала Анжела.

– А где повязка?

– Вот она. – Лиз вытащила из кармана ситцевую широкую ленту.

– Зачем это? – спросила Кэт, когда Грейс протянула ей повязку.

– Ну-у, кто-то должен потанцевать с Окаянным, – объяснила Грейс. – А то он не заснет.

Лорел взяла повязку из рук Грейс и аккуратно повязала ее вокруг головы Кэт.

– Старый обычай, – сказала она. – Просто ради развлечения.

– Ну-ка, милая дама, встаем, – позвала Анжела, помогая Кэт подняться с дивана. – Нельзя танцевать сидя.

– Я вообще не хочу танцевать, – возразила Кэт, собираясь развязать узел, завязанный Лорел.

– Э, нет, миссис Пентекост, мы все до одной танцевали, – сказала Лиз, опуская руки Кэт вниз. – В наш первый День Дьявола после свадьбы. Окаянный любит замужних женщин. Ему нравится брать то, что ему не принадлежит.

– Джон, скажи им, пожалуйста, – взмолилась Кэт.

– Ни слова, Джон Пентекост, – сказала Анжела.

– Сейчас никто ничего не говорит, – объявила Грейс. – А то игра будет испорчена.

– Какая игра? – спросила Кэт.

– Вы танцуете с тем, кто возьмет вас за руки, – начала объяснять Грейс. – И объявите: «Дьявол», когда подумаете, что это он.