День Дьявола - [27]

Вот почему они построили часовню на краю Леса – не только укрытие от дождя и ветра, но и заставу. Что бы ни преследовало их под деревьями, оно уберется обратно, когда увидит присутствие Бога в Долине.

Трудно представить, говорю я Адаму, но в те дни перемены происходили с медлительностью горообразовательных процессов и жизнь одного поколения Пентекостов ничем не отличалась от жизни предыдущих или последующих. Они разводили овец ради мяса и шерсти, вносили маленькое вспомоществование в церковную казну и век за веком жили своей бедной, короткой жизнью.

Разумеется, продажа шерсти не всегда шла гладко. Бывали потрясения из-за войн, повышались налоги, но все это не настолько влияло на бизнес, чтобы полностью остановить его, и не настолько, чтобы люди перестали богатеть. Даже когда явился друг Генрих[16]и разрушил аббатство Риббл так основательно, что камня на камне не осталось, желающие набить себе карманы никогда не переводились. У Боньё-Ласи, возможно, отобрали земли (или же их казнили за измену во время Благодатного паломничества)[17], а монахов прогнали с полей, но протестанты Эштоны уже были тут как тут, чтобы занять их место и забрать себе овец.

Эштоны разбогатели, размером богатства они превзошли аббатство, не в последнюю очередь благодаря тому, что были ловкими и осмотрительными дельцами. Они быстро сообразили нанять ткачей-гугенотов, сбежавших от тисков и костров Инквизиции[18]. Эштоны быстро выкупили землю в Линкольншире и Норфолке и, таким образом, смогли разводить овец не только для суконной, но и для камвольной пряжи и тем самым повысить прибыли.

Они сумели извлечь приличный доход даже из производства грубых шерстяных тканей от ворсистых овец, пасущихся на их северных пустошах, поскольку закон обязал всех бедняков носить одежду именно из этих тканей.

Как раз с этих прибылей они построили Браунли Холл над Вайрсдейльской долиной, там, где просека переходит в приятные глазу равнины. В школе нас как-то возили туда на один день в связи с темой истории родных мест и провели табуном по пропахшим плесенью комнатам, со стен которых на нас взирали изображенные на огромных портретах бородатые купцы в чулках и одеждах, подбитых горностаем.

Бизнес Эштонов активно развивался чуть более века, а потом гражданская война оставила их и других торговцев шерстью без рабочей силы. Последовавшая за этими событиями череда суровых зим и дождливых летних сезонов угробила их северные пастбища. Фермеры в Эндландс остались там жить, но семья Эштонов перебралась на юг – жить и умирать в местах с мягким климатом.

К тому времени, как последний Эштон, Мэтью, покинул в 1805 году этот мир, семейное состояние заметно иссякло, и, поскольку последующие поколения продолжали распродавать все то, чем семейство когда-то владело, в конце концов у них не осталось ничего, кроме Браунли Холла и поместья в Брайар-дейльской долине.

Не имея наследников, Мэтью завещал все своему племяннику, Эдгару Деннингу, виноторговцу из Лондона. Но полуразрушенный дом и пара акров болотистых пустошей были ему неинтересны, и он поступил так же, как Эштоны, когда они сбежали в Кот-сволдс, – получил причитающееся ему наследство, ни разу не съездив на север.

Это не значит, что он выбросил семейную собственность, как сломанные часы. Вовсе нет, он был весьма проницателен и, увидев возможность получить деньги, воспользовался ею. Он представил себя как нового владельца земли, увеличив размер ренты, и на следующий год еще раз.

Много лет фермеры обращались к нему с просьбой считать Эндландс одним участком земли, а не тремя, чтобы установить размер аренды по более низкой ставке и разделить ответственность по ее уплате. Но по той или иной причине – всегда, впрочем, финансовой – просьба упорно отклонялась.

Тогда три семейства нашли способ позаботиться о том, чтобы все они смогли сохранить свои дома. Каждую осень они забивали овец, свиней, коров и гусей, а мясо распределяли поровну. Все, что добывалось браконьерством в пустошах или в Салломском лесу, быстро продавалось подпольным образом на следующий же базарный день в Клисроу, а полученное делилось на три части, так что, когда сборщик арендной платы в очередной раз стучался в их двери, у всех были деньги, чтобы ему отдать.

Ничего не изменилось, когда Джо Пентекост вместе с остальными выкупили Эндландс в 1920 году. Фермеры по-прежнему заботились друг о друге. Мы делили все что можно. Если появлялась в чем-то нужда и это можно было одолжить, покупка не делалась. Изгороди ставились, чтобы держать скот, а не отделяться от соседей. По сути, три семейства стали тесно связаны, делая Эндландс практически полностью независимым хозяйством, и до сих пор оно таковым и остается. За пределами долины мир может рухнуть, но мы здесь не обязательно услышим грохот. Именно это дается каждому новому поколению со времен Джо Пентекоста – возможность жить по собственным правилам и не быть вынужденными плясать под чужую дудку.

Но фермер в Эндландс – только хранитель. Тут никому ничего не принадлежит, все передается от одного поколения к следующему. И сейчас точно так же, как и в прежние времена, говорю я Адаму, Эндландс держится на плаву, и тем, кто придет после нас, придется решать, как сохранять устойчивость ферм и дальше. Никто здесь не тратится на страховку, вместо страховых полисов у нас дети.