День Дьявола - [21]

– Вовсе нет, – заметил Рик, не поднимая глаз. – Если бы я взял слово «распался», тогда может быть.

– Жульничаешь.

– Жульничаю? Вот теперь три очка.

– Не может такого быть.

– Боюсь, может, Кит-Кэт.

И вот так они и продолжали играть, как дети.

Каждый раз, когда мы приходили к ним в гости, сразу становилось ясно, что Кэт никогда не захочет отдалиться от них, пусть ее мать и делает ей замечания на каждом шагу. Но, так часто ощущая на своем плече руку преподобного, ту самую руку, которой он предал земле отца маленькой Эммы Картер, я понимал, что меня удостоили чести. Чести выполнить долг и отнять Кэт у тихих, обитых полосатой тканью комнат, и у Барбары тоже. Дьяконица, как он называл свою жену, желала дочери только добра, но с ней вовсе незачем было советоваться (даже мысленно) по поводу какого бы то ни было решения, принимаемого Кэтрин. Побыть друг от друга на расстоянии пойдет обеим на пользу.

А потом выяснилось, что Кэт беременна. Вот так. И ее мать немедленно начала строить планы, что да как будет, когда мы приедем к ним вместе с бэби, и уже выбрала для будущего ребенка несколько имен.

&

Почти сразу после еды же из ящика, стоявшего под комодом, достали фотоальбомы. Анжела смеялась, разглядывая старые фотографии Лиз, а Лиз смеялась над моими старыми фотографиями: зубы, уши и растрепанные волосы, а больше ничего. Хотя в то время я еще учился в старших классах школы, темно-каштановых кудрей, к сожалению, у меня уже не было. В подростковом возрасте гены Джо Пенте-коста стали проявляться у меня ярче, и в результате я обзавелся выраженным адамовым яблоком, двойной макушкой и шевелюрой мышастой масти, а также парой жилистых ног.

Перед тем как перевернуть страницу, Лорел поцеловала кончики пальцев и коснулась фото Джеффа, приклеенной рядом с моей, того Джеффа, который для нее оставался невинным розовощеким существом пяти лет от роду.

– Такой был красавчик, – сказала она.

– Ага, а посмотри, во что он превратился, – отозвалась Лиз.

– Он и остался хорош собой, – возразила Лорел. – Мы все замужем за красавцами, правда, Анжела? Твой Джим был красивый парень. Ты знаешь, Грейс, что у тебя его глаза?

Лорел перевернула страницу, чтобы Грейс посмотрела на своего деда по материнской линии. На фото он выглядел напуганным яркой вспышкой камеры, когда его снимали на следующий день после Рождества. Нос у него был красный от выпитого бренди. Коренастый мужчина с густыми, песочного цвета волосами, высокими скулами – предметом зависти всех актеров – и кроткими серыми глазами, которые, как сказала Лорел, и унаследовала Грейс.

– Бедняга, – сказала Лорел, сжимая руку Анжеле. – Здесь он выглядит таким счастливым, правда?

Задумал ли он уже тогда совершить то, что совершил, задавался я вопросом. Когда он сидел там и молча ел свинину, приготовленную из мяса тех самых свиней, что они с Анжелой выкармливали все лето, знал он уже, что собирается сделать?

– Посмотри-ка, Кэтрин, ты, наверно, не видела этих фото мамы Джона, так ведь? – сказала Лорел, открывая другой альбом.

Маму сняли за работой, когда она стояла во дворе, окруженная овцами со всех сторон – дело было в период загона. Руками она крепко схватила за рога четырехлетку, предназначенного для продажи на рынке. Они тогда были женаты полгода, мама и отец, так же, как мы. И мама была беременна, как Кэт сейчас.

Она была не столько красивой, сколько, как тогда говорили люди, статной: оживленное лицо квадратной формы, упругая копна волос, на голове панама, которую она, кажется, носила постоянно. У нее были гибкие сильные руки, и под свитером грубой вязки и рабочими брюками угадывалось крепкое тело. На всех фотографиях она улыбалась, и особенно широко на той, где она держит на руках меня, завернутого в пленки.

Кэт наклонилась поближе, представляя себя на фотографиях, которые скоро появятся, и ту радость, которую она будет чувствовать. Завершенность…

Мне приходилось напоминать себе, что мама была очень молодой, когда родила меня. Ей исполнилось всего девятнадцать. Кэт всегда поражалась этому.

И что, это было запланировано? – не единожды спрашивала она меня.

Да, конечно.

Эндландс только так и могли выжить – благодаря планированию всего и вся. Жизнь на ферме и так полна сюрпризов, чтобы устраивать их себе собственными руками.

Мама, должно быть, только-только закончила школу, но на фотографиях она вовсе не выглядела незрелой. На тех, где она была со мной, в выражении счастья на ее лице была некая определенность. У нее была собственная жизнь, она хотела жить только здесь и делать только то, что она делала, хотя фермерская кровь не текла в ее жилах. Когда Отец познако-милея с ней, она стояла за стойкой в баре рядом с рынком, где торговали скотом в Гарстенге. Если она смогла прижиться здесь, почему Кэт не сможет? Какая между ними разница? Про бабушку Элис тоже едва ли можно было сказать, что она выросла на ферме. Она жила в деревне и немало лет проработала на ткацкой фабрике, прежде чем вышла замуж за Старика. И, тем не менее, она привыкла к жизни в Эндландс, как и все остальные, а может быть, даже больше.

Первое время Кэт будет, конечно, трудно, тут не приходится сомневаться, но в конце концов ферма станет ей домом. А когда родится ребенок, она поймет, как это важно, когда помощь рядом.