День цветения - [4]

Вино только-только собиралось закипеть. Я подолом подхватила кувшин, перенесла его на стол. Достала бокалы.

— Альсатра, как ты любишь.

Он оставил собак. Подволок табурет, уселся, вытянув длинные ноги. Редда и Ун тотчас улеглись по бокам, глядя на него с обожанием.

— Твое здоровье.

— Твое здоровье, любимый.

Отпив, он расстегнул капюшон. Бросил его на край стола. Встряхнул иссиня-черной дикарской своей гривой, сильно отросшей с сентября, когда мы в последний раз приводили его голову в пристойное состояние. Ничего, после праздников подстрижемся. Волосы до лопаток отмахали, у меня бы так росли. Даже обидно.

— Альса, а что ты хотела рассказать?

— Скорее, предупредить. Скоро праздник, гости съедутся. Родственники. Отец заставит меня всем этим заниматься. Вернее, уже заставил.

— А. Значит, все-таки этот… анкрат?

— Надеюсь, нет. Однако, придется осторожничать. Фонарик буду зажигать попозже. Ты ведь дождешься?

Он пожал плечами.

— Конечно. Само собой. Родственники, они… ну, да. Семья. Клан.

— Обиделся?

— Что ты. Я же понимаю. Как это… кон-спи-ра-ция.

Но его это задело, я чувствовала. Он ведь у меня немного помешан на почве семейных уз. Когда-то собственные родичи, аблисы, изгнали его из рода. Жив остался чудом.

— Хочешь, я больной прикинусь? Все праздники просижу в башне.

Он слабо улыбнулся, показав клыки.

— Пропасть, Альса. Брось это… Лучше выпей свои пилюльки.

Пилюльки так пилюльки. Прекрасное средство. Сложненько бы мне пришлось, не будь у меня марантинского образования. Впрочем, не будь у меня марантинского образования, мы бы со Стуро никогда не встретились.

Я отошла к каминной полке, сняла с нее ларец с побрякушками. Из ларца достала деревянную коробочку, а из той — пилюльку. Проглотила, запила вином.

— Я сегодня видел Маукабру, — сказал Стуро, теребя Уновы уши.

— Где?

Маукаброй мы прозвали странную и весьма крупную тварь, с недавних пор поселившуюся в наших лесах. Местные называли ее драконом, но это было неверно. Летом и осенью мы со Стуро всерьез на нее охотились. Всерьез — это, конечно, не значит, что нам нужна была ее шкура в качестве трофея, просто мы наблюдали за ней и пытались рассмотреть поближе. Тварь же не подпускала к себе никого, даже Стуро, а это уже было вдвойне удивительно. У меня имелась теория, что Маукабра забралась сюда из Южного Кадакара, однако Стуро меня не поддерживал. Убеждал, что ничего подобного никогда в Кадакаре не водилось. По моему, это не аргумент. Сам-то Стуро родом с Севера, откуда ему знать, что водится, а что не водится в Южном Кадакаре?

— Я сидел на дереве, а она прошла внизу и спустилась к воде. Кажется, она меня заметила.

— Ты увидел ее в такой темнотище?

— Нет, какое. Услышал.

Стуро употребил сугубо аблисский глагол "гварнайт", не имеющий буквального перевода ни в одном из известных мне языков. Наверное, в языках оборотней, арваранов и других нечеловеческих рас имелись аналоги, но я их не знала. Разговаривали же мы со Стуро на диалекте старого найлерта, а найлары обозначали эмпатию как "слух сердца".

— Возвращаясь к праздникам. Отец хочет устроить на Маукабру охоту.

— Альса! Ее убьют?!

Даже вскочил, бедняга.

— Не думаю. Я, конечно, попытаюсь их отговорить, но… Да не бойся ты. Она же умнейшая зверюга. Они ее даже не найдут.

Он моргал недоверчиво.

— Садись, — я толкнула его обратно на табурет и присела ему на колени. — Мои родственники те еще охотники. Ирги, и тот охотился лучше.

Ох, вот это я зря. Стуро моментально нахохлился, отвел глаза. Ирги не хотел быть охотником. Он был не охотник, а жертва охоты. Утащивший за собой всю выследившую его свору. Чтобы эта свора никогда больше ни на кого не устраивала травли.

Никогда и ни на кого.

— Я попробую их отговорить.

— Не надо, Альса. Не надо. Это пустяки… Перестань меня жалеть! Я не маленький!

— Ну, все, все. Никто никого не жалеет. Вот я тебя сейчас безжалостно укушу!

— Куда тебе, у тебя зубы тупые.

— Зато больше сила давления на квадратный дюйм.

— На что квадратное? Квадратным не укусишь. Треугольное, еще куда ни шло… Ай! Ты опять две пилюльки проглотила?

— А, испугался! Кусай вампиров! Кровушки! Кровушки!

Пилюлю я проглотила всего одну. Просто мой организм, похоже, учится самостоятельно нейтрализировать снотворный эффект аблисской слюны. Медленно, но верно. Впрочем, рано еще об этом рассуждать. Рано. Доказательство основывается на множестве опытов. Чем опытов больше, тем вернее результат. Марантинский принцип.

К опытам, друзья!

Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек

Я нашел ее у самого берега, среди ив, почему-то не сбросивших листву. Она стояла по брюхо в тростнике. Тростник был пепельно-желтым, листва ив — цвета запекшейся крови и погромыхивала на ветру. А между листвой и тростниками протянулось нечто маслянисто-черное. Почему-то на память пришли длинные натеки вулканического стекла, я много их видел на склонах Тлашета.

И сразу — мягкий, но неодолимый толчок в грудь. Не подходи.

— Я не подхожу, не подхожу. Я издали. Вот отсюда, хорошо? Не надо меня давить. Я ведь ничего плохого… я ведь даже не любопытствую. Маукабра, миленькая! Я тебя предупредить хочу. Только предупредить.

Из тростников вынырнула черная, лоснящаяся голова. Плоская, широкая в висках, с треугольной пастью, с раскосыми кошачьими глазами. По-змеиному раскачиваясь, щупала воздух раздвоенным языком.