День без конца и без края - [19]

- Где Василий? - сухо спросила Муся.

- Ваш муж отстранен от должности. Его попросили задержаться... до выяснения обстоятельств.

- Это какое-то недоразумение, - машинально повторила Муся давешнюю фразу Василия.

- Недоразумение то, что вы руководили станцией. А я переживал.

- Ну что ж, зато теперь вы довольны, - сказала Муся.

- Пока еще нет. Вот когда я вас отсюда вытряхну, тогда успокоюсь. - Он повернулся уходить и через плечо бросил: - Почвенную лабораторию сегодня же освободить. В ней будет мой кабинет. Вам подготовить дела к сдаче, - и ушел.

Утро. Проснулись дети: Володя, черноголовый мальчик, в трусиках и в майке делает зарядку, Наташа все еще лежит в своей кровати, закинув руки за голову, смотрит в потолок. А мать, безучастная ко всему, сидит за столом все в той же одежде, в которой была возле реки, смотрит долгим невидящим взглядом куда-то в окно - по всему видно, что она и в руки ничего не брала.

- Мама, а где папа? - спрашивает Володя.

- Папа заболел. Его увезли в Якутск.

- В больницу? - удивляется Наташа, приподняв голову.

- Да, в больницу.

Володя перестал делать свою гимнастику, спрашивает тревожно:

- Мама, что-нибудь серьезное?

- Пока еще трудно сказать, - отвечает, помедлив, Муся. - А вам придется в Москву ехать, к бабушке.

- Ой, в Москву! - закричала Наташа, вставая с кровати. - Да здравствует Москва! Ура-а!

- Значит, бабушка ждет нас? - спрашивает Володя.

- Конечно. Она письмо прислала.

- Мама, а наша бабушка старенькая? - Наташа подходит к матери, обнимает ее за плечи, старается заглянуть в лицо, расшевелить ее или насмешить. Она, поди, чепец носит, как в книжках?

- Она всегда по моде одевалась, - ответила мать, грустно улыбаясь.

- В школе говорят, что пароход пристает прямо к лесному берегу. Можно брусники набрать, пока он стоит, - сказал Володя.

- Ой, мы наберем брусники для бабушки! - обрадовалась Наташа.

- Вот и молодцы, - сказала мать.

- А как же папа? - спросил Володя.

- Я тут погляжу за ним. Поправится он - тогда и мы приедем в Москву. А за вами тетя Ирина прилетит. Ей телеграмму дали.

Муся в лаборатории упаковывает зерно в пакетики, надписывает их, складывает в стопки.

- Марфа, это вот образцы "урожайной". А здесь "магницкий овес".

- Я боюсь перепутать... У меня голова дырявая, - говорит Марфа.

- Я все записала... И в каталогах все есть...

- Вы уж погодили бы до приезда новенькой, - говорит Марфа.

- Это от меня теперь не зависит.

Открывается дверь, входит старшая сестра Марии Ивановны, Ирина. Это строгая располневшая женщина в сером дорожном костюме и в шляпе. Светлый плащ висит на согнутой руке.

- Муся, что случилось? - спросила от порога.

- Ирина, милая! - Мария Ивановна кинулась к ней на шею и разрыдалась, не стыдясь своих слез.

Муся с Ириной собирают детские вещи, упаковывают чемоданы. Детей нет. Ирина, заперев последний чемодан, присела на стул и сказала решительно:

- Ты как хочешь меня ругай, но я тебе прямо скажу - во многом ты сама виновата.

- В чем же? - спрашивает Муся.

- Да хотя бы в этой истории с кулацкой заимкой!

- Какая же она кулацкая?

- Ну не будем придираться к словам. Ладно, я еще понимаю тебя, когда ты проводила там опыление пшеницы. Ну, дело требовало... Но забирать с собой на станцию Авдотью?.. Это уж слишком!

- А бросить людей, которые помогли тебе... На произвол судьбы! Это не слишком?

- Но пойми же наконец, под какой удар ты ставила Василия! Станцию! Все свои опыты! У тебя же не частная лавочка, а государственное заведение! С этим считаться надо.

- С этим я считаюсь, - сухо сказала Муся.

- Нет! Желание быть доброй у тебя сильнее чувства служебного долга. Но мы ученые. Во имя науки мы не имеем права рисковать собой и своим делом ради отвлеченных филантропических идей. Неужели тебя папина судьба ничему не научила?

- Папу ты оставь в покое... И науку тоже. А насчет отвлеченных филантропических идей я тебе вот что скажу. Грош цена той науке, которая слепа и глуха к человеческим страданиям. Если мы работаем не для собственного благополучия, а для блага людей, то как же мы смеем проходить мимо той же Авдотьи, не протянув ей руку помощи?

- Ну, Авдотья еще не весь народ...

- Понятно... Проще служить отвлеченному народу, чем возиться с этими Авдотьями...

- Мы говорим на разных языках.

- Пожалуй...

Вознесенская пристань. Пароход готов отчаливать - раздался гудок. Муся чинно прощается с Ириной.

- Поезжай в Тимирязевку: Вольнова попроси. Может, он поможет. Все-таки у него вес, - говорит Ирина.

- Да, да, - машинально произносит Муся, потом целует детей.

- До свидания, мои милые... До свидания!

- Мама, а у тебя слезка на щеке, - говорит Наташа.

- Да что ты? Это водой с реки брызнула капелька...

- Мам, приезжайте и вы... Забирай папу с собой. Там он скорее поправится, - говорит Володя.

- Приедем, приедем! Целуйте бабушку.

Опять гудок. Пассажиры ушли на пароход. Поднят трап, и Муся долго машет отходящему пароходу.

Потом медленно поднимается в гору, идет по полю. А поле зреющей высокой пшеницы все ширится и ширится до самого горизонта. И нет больше ни тайги, ни реки, ни строений, ни дымков... Бескрайнее поле, желтое поле, бегут по нему размеренные волны, да вьется узкая дорога, да человек идет. Да песня в небе льется, грустная, с хрипотцой, будто усталый женский голос поет: