Борис Можаев
День без конца и без края
Киноповесть
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Селекционный участок одной из опытных станций в Сибири - два-три приземистых длинных дома в окружении мелких стелющихся яблонь и вишен. Заборик из белого штакетника да открытая метеоплощадка с флюгером и с невысоким настилом для приборов, похожим на ветхую трибуну.
Возле штакетника остановился "газик", из него вышла молодая женщина и крикнула в растворенное окно:
- Мама где ты?
В окне появилась постная сухая личность - старик лет семидесяти, он строго поглядел на приехавшую, но, узнав ее, сразу подобрел:
- Ты откуда, Наташа?
- Из Батана. Где мама?
- Да здесь она, на ближней делянке, - сказал старик.
Наташа бегом огибает дом и вот, раскрыв руки, бежит навстречу матери, стоящей в колосках с пинцетом в руке. Обнялись.
- Здравствуй, мама!
- Здравствуй, дочь! Ты чего такая взволнованная?
- Сегодня же вечер. Твой вечер!
- Ну да... юбилей, - улыбается Мария Ивановна. - За уши таскать дуру старую.
- Я за тобой прилетела. Самолет через час уходит.
- Ты уж лети. Сама там хозяйничай. А я к вечеру подъеду.
- Да ты что, собственному празднику не рада?
- Я-то рада. - Она смотрит на подходящих к ней баб, напарниц ее, их пятеро. - Но есть дело поважнее юбилея.
- Летите, Мария Ивановна, летите! - разноголосо загомонили бабы. - Мы тут и без вас дотемна постараемся.
- А то! Семьдесят лет не каждый день бывает... Летите!
- Нет, бабы! Пока я буду веселиться, нас с вами закроют и распустят.
- Как закроют?
- А так... Одним наши цеха понадобились под конторы. А другие экономию наводят. Де, мол, невыгодно держать отдельный селекционный участок. Надо объединить его с Тургинской станцией.
- Она ж за тыщу верст! Питомники туда не перекинешь.
- Они ж пропадут... - загомонили бабы.
- А им ништо. Они их не закладывали. Они экономию наводят.
- Но мама! Северин же обещал - не трогать вас.
- Приехали из области. Сегодня в двенадцать совещание в горкоме. Будут решать судьбу нашу.
- Ладно! - не сдается Наташа. - Я упрошу пилота, он задержится. Только ты из горкома давай прямо на аэродром.
- Нет, Наталья, - твердо отвечает Мария Ивановна. - Я в Черный Яр, в Высокое съезжу. На могилу к отцу.
- Но мама, это ж далеко! Такой крюк делать...
- Подумаешь - две сотни километров. К вечеру приеду, не беспокойся. А вы, бабы, трудитесь. После обеда помощников вам пришлю.
Обняв дочь, она двинулась с поля.
- Петя, у тебя все готово? - спросила у шофера "газика" Мария Ивановна. - Минут через десять поедем.
- Все в порядке, Мария Ивановна!
Из дома вышел давешний сухонький старичок, в руках у него стопка журналов, газет и букет полевых цветов.
- Маша, я слыхал, ты к Ивану Николаевичу завернуть хочешь?
- Хочу.
- Положи ему на могилу от меня... - старик подал ей цветы. - А это тебе, - он положил на выносной столик газеты и журналы. - Целый месяц собирал. Это все о тебе... И об Иване Николаевиче, - говорил старик, перебирая газеты и журналы с портретами Марии Ивановны.
- Мама, у тебя лицо усталое. Ты когда встала? - спросила Наташа.
- Встала? Ты спроси у нее, когда она ложилась! - проворчал старик. Последние ночи почти не спит... От темна до темна на поле, даже почту не трогала.
- Ничего, пустяки, - ответила Мария Ивановна. - Вот поеду - и все прочту.
Газеты веером ложились на столик, все открытые на нужной странице, и смотрела с них Мария Ивановна - все то же утомленное, спокойное и хмурое лицо. А над этими портретами газетные заголовки - броскими шапками: "Сибирский селекционер - народный агроном республики", "Создателю знаменитой "тверди" - неполегаемой сибирской пшеницы - 70 лет", "Присвоено звание доктора наук без защиты диссертации"...
А потом рядом на тот же столик легли два журнала, открытые где-то на середине, но на этих страницах была иная фотография - дерзко и строго глядел пожилой господин с высокими залысинами, с пышными темными усами, с седеющей бородой. И заголовок: "100-летие со дня рождения пионера сибирской селекции". И еще статья: "Иван Твердохлебов - ученый и гражданин"...
- Вот вы и встретились, - говорил старик, радостно поглядывая на Марию Ивановну.
- Спасибо! - Она с чувством пожала ему руку.
- Да, вот еще телеграммы... - Он вынул из кармана пачку телеграмм, выбрал одну из них. - И ты знаешь, от кого есть? От Лясоты.
- От Лясоты? С чего бы это? - удивилась Мария Ивановна.
- Время подошло такое, Мария Ивановна. Время обнимать - и время уклоняться от объятий, - лукаво сказал старик. - Кстати, ведь вы с ним одного выпуска?
- Нет... Когда я училась, он был аспирантом.
- Где?
- Там же, в Петровской академии.
По пустынной лиственничной аллее Тимирязевской академии бесшумно катится, словно плывет по воздуху, крылатая пролетка; вожжи в свободном провисе покачиваются над облучком, их никто не держит. Кучера нет. Седок с кожаной подушки безмолвно смотрит на нас. Мы узнаем в нем знакомого по фотографии Ивана Николаевича Твердохлебова. А чуть поодаль, посреди лиственничной аллеи, стоит тот самый столик с газетами, возле которого Мария Ивановна, одна.
Твердохлебов оглядывается, вынимает из кармана жилетки серебряные часы, открывает крышку и произносит:
