Демьяновские жители - [196]

— Проклятие! — выругался вошедший, снимая с головы капюшон. — Чтоб черт нюхал такую погоду!

— Не в пример надо к ночи помянуть рогатого, — пожурил его хозяин хаты.

— На земле, старик, нет ни бога, ни черта, — заметил вошедший с сознанием своего превосходства над убогими понятиями сего коптящего бесполезно небо жителя.

— А что ж есть? — спросил его, посмеиваясь, старик.

— Всему головой должен быть порядок, — проговорил человек, снимая плащ, отчего он сразу сделался вдвое меньше. — Невзирая на то, что я истинный патриот, я говорю: хозяйский порядок, не погнушавшись, нам надо перенимать в западных прогрессивных державах.

Вошедший человек был колучовский завхоз Юзик, возвращающийся в тележке с кустового совещания в Волочке и застигнутый ненастьем, тоже решивший заночевать здесь. Сейчас, сильно вымокший, он был похож на полуобщипанного гуся — с него потоком текла вода. Хозяин хаты, несмотря на то что гость чем-то не понравился ему, принес подшитые кожей валенки, чтоб тот одел их, и поставил на край стола красную пузатую чашку — все сидели около самовара.

— Порядок-то порядок, да и при ем можно белугой завыть, — съязвил пожилой рабочий, искоса поглядывая на Юзика.

— Оттого и есть — на тяп да на ляп! — с достоинством завхоза, призванного поучать рабочих, сказал тот.

— Всякой мелкой шешуры, начальничков, развелось порядком. Захребетников, — сказал молчавший до сих пор третий рабочий, по виду лет тридцати с небольшим, весело-насмешливые глаза которого выдавали острый и иронический ум; замечание свое он направлял против Юзика, поджидая удобный случай, чтоб наброситься и уничтожить его в споре.

— Некоторым, к примеру, дай волю, — веским тоном заявил Юзик, без стеснения подкладывая в чашку сахар.

— Мы не хуже других, — сказал старик — хозяин хаты.

— Кнутиком бы его, народец, а самому в рессорную тележку, — бросил рабочий с насмешливыми глазами.

На русской печи, за трубою, послышался шорох, кряхтенье, затем свесились ноги в шерстяных носках, и легко, будто молоденький, на пол слез сухощавый старик в синей сатиновой рубахе и в солдатских, завязанных у щиколоток бечевками штанах; из-под заросли густых бровей он недоверчиво и грустно оглядел всех своими голубеющими глубокими глазами и задержал их на лице Юзика. Колучовский завхоз с холодным любопытством, со своей стороны, уставился на него.

— Надо вести борьбу с темными элементами! — проговорил ворчливо Юзик, угадывая в слезшем с печи старике темного и шатающегося по земле человека. — В наше время, например, человек с сумой — есть враг общества, и его надо отправлять куда следует. И меня удивляет отношение к таким элементам отдельных руководителей. Я слышал, что в Демьяновске объявился, по сведениям, из дремучего леса старик, кажется, по фамилии Назаркин. Еще о нем наша райгазета писала с неверной трактовкой вопроса. Ну и совершенно правильно, что к нему начал прикапываться как облеченный, так сказать, полномочиями начальник отделения милиции. А что, понимаете ли, вышло? Он же, начальник, получил порицание! На выговоре настоял сам руководитель района, первый секретарь райкома Быков. Дело дошло до того, что он вынес на бюро. А если, сообразуясь с логикой, спросить, понимаете ли, кто он такой, старик? Какое-то ничтожество. Целые года прятался, говорят, в лесу. Отребье. Вполне возможно, что уголовник или предатель в войну.

— Нифедова-то этого, мил человек, скинули, — с удовлетворением сказал хозяин хаты.

— Как скинули? Когда?

— Говорят, на днях.

— Странно… некоторым, понимаете, образом! — пробормотал Юзик.

Старик, слезший напиться, был поражен услышанным настолько, что у него задрожали руки, и он с трудом удерживал расплескивающуюся кружку. Он, обессилев, опустился на табуретку. Свет проникал все глубже в его душу. Он так же, как и эти люди, напросился на ночевку, и добрый, сердечный хозяин хаты даже не попытал у него, кто он и откуда, и ему показалось, что старик, должно быть, нуждался в крове, как одинокий и, судя по его суме, просивший милостыню. Хозяин хаты не знал, что этот старик был Назаркин. Услышав же то, что Нифедов получил за него порицание, Назаркин почувствовал прилившие к горлу и глазам слезы, нагнулся, чтобы они не видели, что он плакал. «Стало быть, есть правда на свете! Есть правда, сколько ни топчи…» — неслись вихрем его мысли.

Юзик обернулся, окинув с ног до головы фигуру сидевшего понуро Назаркина.

— Зря, мил человек, наговариваешь, — возразил Юзику хозяин хаты, — мне свояк рассказывал, будток Назаркин за жизь муху не обидел. Семья его погибла в войну. И сам он фронтовик. Беда загнала его в лес. Беда да злые люди.

— Еще надо, понимаете, выяснить — может, служил старостой, — не придавая его замечанию никакого значения, сказал Юзик.

— Это я вам говорю как патриот, — вставил рабочий, глядя своими насмешливыми глазами мимо лица Юзика, что особенно взвинчивало того; подковырка возымела сильное действие, и Юзик уже обернулся, чтобы дать достойную сдачу, но проговорил пожилой рабочий:

— Нет, не старостой, а прошел скрозь фронты бойцом. Слыхал я, что он имел два ордена.

— Откуда же, понимаете, они явились — старосты да полицаи? С неба? Там, сообразуясь с логикой, вроде ангелы с крыльями, — тонко улыбнулся Юзик.