Демоны - [4]

Выстрелы, которыми разразилась личная охрана президента, как и следовало ожидать, не причинили Зубачу никакого вреда. И лишь вице-президент – решительный человек, уже два года тяготившийся ничегонеделанием – догадался взять у одного из телохранителей пистолет и выстрелить президенту в затылок. Для всех, в том числе и для исполненного сочувствия Конгресса на следующий день, было совершенно очевидно, что Зубач собирался в конце концов задушить президента своим непомерно раздувшимся, дымящимся зеленым пенисом. Вопрос стоял о сохранении достоинства президента и правительства. Сам вице-президент поспешил удалиться, принеся в жертву некоторое количество телохранителей, которым отдал приказ задержать демона, пока он не окажется в безопасности.

– Случившееся глубоко трагично, – сказал впоследствии вице-президент, – но такова была воля Бога. Мы должны двигаться дальше. Я должен сделать несколько заявлений… – Репортаж велся из более или менее надежно защищенного подземного бункера.

Но я должен рассказать вам о том, как все началось. Это было несколько месяцев назад. Невзирая на обычные приступы ярости, землю нашего мира устилал мокрый снег повседневности. Сверхъестественное проявляется редко, а когда это происходит, оно происходит внезапно, и по какой-то причине все оказываются застигнутыми врасплох.

1

Что до меня… В то утро, когда пришли демоны – несколько месяцев назад, – я находился в одном из высотных зданий Сан-Франциско.

Я пришел туда, чтобы повидать профессора Пейменца – а точнее, говоря начистоту, чтобы повидать его дочь под благовидным предлогом встречи с профессором. Жилье ему было предоставлено штатом Сан-Франциско – у них действовала программа по обеспечению обучающего персонала субсидированным жильем. Придя, я увидел на двери еще одно уведомление из SFSU [2] о выселении. Пейменц отказывался продолжать читать у них сравнительное религиоведение, соглашаясь только на лекции по каким-то невразумительным оккультным практикам и верованиям, и даже на эти лекции являлся редко. Поскольку его пребывание в должности так и не было оформлено надлежащим образом, его просто уволили. Однако он отказывался освободить предоставленное ему университетом помещение по той простой, но веской с его точки зрения причине, что он заслуживает его больше, нежели нанятый на это место лектор, который вел «экзистенциальные темы» на дневном телевидении.

Пейменц, с густой бородой и беспокойными глазами, в засаленной алхимической мантии, которую носил в качестве домашнего халата, заглянул через мое плечо в коридор у меня за спиной, словно ожидал кого-нибудь там увидеть. Каждый раз он проделывал это – и никогда не смотрел мне в глаза, независимо от того, насколько серьезным был наш разговор.

Он, казалось, был почти рад меня видеть. Он даже сказал: «О, привет, Айра!» Пейменц редко беспокоил себя общепринятыми любезностями.

Я увидел, что у него был профессор Шеппард – он стоял, держа в руке свою мягкую шляпу с узкими полями. Шеппард, по-видимому, собирался уходить. Может быть, именно поэтому Пейменц был так рад видеть меня – это давало ему повод избавиться от нежеланного посетителя.

Шеппард был коротеньким пятидесятилетним обтекаемой формы человечком в безупречном сером костюме и жилете, с галстуком, выбранным по сезону: бритая голова, глаза цвета алюминия, неисчезающая улыбка на сжатых бантиком губах и выдающаяся вперед челюсть.

Он надел шляпу, но медлил уходить. Стоя в точности посередине маленькой гостиной, с руками, прижатыми к бокам, в начищенных черных туфлях на маленьких, аккуратно составленных вместе ножках, Шеппард выглядел совершенно не на месте в неприбранной, заваленной всяким хламом комнате Пейменца. Он казался смонтированным из частей и раскрашенным подобно этим русским игрушкам из мягкого дерева, внутри которых содержатся все уменьшающиеся копии. Шеппард был профессором экономики, он верил в «возвращение экономике статуса философии, как это было во времена наших Отцов-Основателей и – да, во времена Маркса», но его философия каким-то образом соотносилась с «прагматическим постмодернизмом». Сегодня его галстук покрывали медные кленовые листья на ржаво-оранжевом фоне, видимо, в честь осени.

Я знал Шеппарда со времени последней конференции «Духовность и экономика», организатором которой он являлся, – он нанял меня сделать ему постер, «который бы отражал соответствующий образный ряд», и заплатил трижды за три сделанных мною варианта, каждый из которых был более неопределенным и расплывчатым, чем предыдущий. И при каждой встрече, посвященной обсуждению дизайна постера, он заводил разговор о Пейменце. «Я знаю, что вы его близкий друг. Что он поделывает? А его дочь? Как она?» Эти вопросы всегда казались мне несколько поп sequitur[3]. Теперь, узнав меня, он приветливо кивнул.

– Айра. Как вы поживаете?

– Доктор Шеппард, – сказал Пейменц прежде, чем я успел ответить, – спасибо, что заскочили; у меня гости, как видите…

Голова Шеппарда повернулась на плечах, как орудийная башня, перенося его взгляд с меня на Пейменца.

– Разумеется. Прошу прощения, что обременил вас своим присутствием; определенные вопросы обладают, может быть, некоторой срочностью. Впрочем, может быть, и нет. Я лишь хотел заронить зерно идеи, если можно так выразиться, что даже если конференция, посвященная духовной философии и экономике, по какой-либо причине не состоится на этих выходных, я все же хочу оставаться на связи – на очень близкой связи. Прошу вас, не стесняйтесь, звоните, когда захотите. – И, вручив Пейменцу свою визитку, он тронулся по направлению к двери. Меня удивило, что он двигался