Демоны - [16]
Нет, никто из них не был одержим. Не вполне. Фактов одержимости не было.
Я уже упоминал об этом? Скажу еще раз. Это весьма важно.
Оба – парнишка, молотящий в воздухе руками, и избивающий его араб – наконец скатились с капота.
– Помоги ему! – прокричала Мелисса. Я посмотрел на Пейменца.
– Нет, – сказал он. – Поехали дальше. Нам необходимо добраться до места.
Проезжая дальше мимо группы ребятишек, швыряющихся кирпичами в окна магазина, я вспомнил «НАСКК», компьютерную игру-«стрелялку», которой я когда-то увлекался. В игре «НАСКК» некое бактериологическое оружие, некий вирус, поражавший человеческий мозг, превратил большую часть населения в зомбированных убийц. Зомби контролировались Владыками-Террористами. Необходимо было, перехитрив Владык-Террористов, пройти через дымящиеся руины города к убежищу на той стороне, убивая по дороге пораженных психотическим вирусом вооруженных топорами зомби при помощи оружия, которое ты подбирал по дороге. Это была в высшей степени реалистичная трехмерная игра, где каждый противник обладал отчетливой, детально проработанной индивидуальностью и одновременно был нереален, являя в своем облике мучительно знакомые черты какого-то полузабытого кошмара.
– Кто это, – рассеянно вспомнил я вслух, двигаясь зигзагами по почти пустой улице (дымящиеся руины с одной стороны, раздавленные пластиковые коробки, горой вываливающиеся из окон магазина, с другой), – кто это говорил, что некоторые видеоигры обладают качествами бардо? Э. Дж. Голд [19], кажется…
– Опять ты делаешь нервозные, не относящиеся к делу замечания, – сказала Мелисса. Мы ехали сквозь сгущающиеся сумерки, ее голос от страха звучал сдавленно.
– Пусть говорит все что угодно, если это поможет ему проехать, – сказал Пейменц.
Я вел машину также, как говорил, – в состоянии какого-то транса. Как я устал!
– Помните Голда? Это был один из коренных доморощенных калифорнийских гуру прошлого века. Он использовал игру «Quake», чтобы вызывать у своих последователей нечто вроде параноидально-обостренной осознанности; он учил их думать о состояниях бардо, ждущих нас после смерти, как о компьютерных играх, запущенных неким таинственным программистом. Что-то вроде: «Изучи правила этого бардо, и ты найдешь выход, пройдешь тест для выхода в следующий мир… на следующий уровень…»
Каковы были правила этой игры? Может быть, это тоже посмертный мир, бардо?
Но это было не так. Демоны там или не демоны – здесь была жизнь во всей своей грубой непритязательности, со своими блеклыми панорамами и зернистым контрастом. И однако, в этом новом мире, извергающемся вокруг нас, также существовали правила, которые нам необходимо было выяснить, правила, словно бы исходящие от некоего таинственного программиста. И это всегда было так – просто теперь эта истина оказалась выпуклой, неприкрытой, требующей, чтобы ее заметили: «Ты участвуешь в игре, правил которой не понимаешь! Отыщи эти правила! Быстрее!»
Затем перед нами потянулись улицы, выглядевшие нетронутыми, которые отличало лишь отсутствие человеческой деятельности. Нам не встретилось ни одной машины; все по-прежнему сидели в укрытии.
Впрочем, не доезжая двух кварталов до центра, мы увидели нечто большое, черное, источавшее дым из отверстий шишковатой головы, свернувшееся прямо посреди разбитого стеклянного куба газовой заправки. Мы лишь мельком увидели его, дремлющего в Затишье; спустя мгновение мы уже оставили его далеко позади – проехав эти последние два квартала на максимальной скорости, которую могли выжать из своей воющей машины – и наконец оказались перед зданием центра около парка Йерба Буэна. Когда мы подъезжали, над зданием как раз заходил на посадку вертолет. Я с восхищением смотрел, как он опускается на вертолетную площадку на крыше, легким, профессионально плавным движением. Вертолет был для меня в тот момент воплощением цивилизации: цивилизации нетронутой, уверенной в себе, почти элегантной. Это зрелище было настолько утешающим!
– Наверное, это Мендель, – сказал Пейменц, наблюдая за вертолетом.
– Осторожнее, черт побери, Айра! – вскрикнула Мелисса. Я ударил по тормозам и вывернул руль, чудом избежав столкновения с задним бампером белого лимузина, медленно подтягивавшегося впереди нас к полицейскому барьеру.
Я сидел, тяжело дыша и по-прежнему не убирая ноги с тормоза, глядя на затемненные стекла лимузина. Профессор, мягко протянув руку, вместо меня подвел машину к стоянке; он повернул ключ и выключил зажигание.
Здание центра было современной планировки – из тех, при взгляде на которые невольно представляешь, как они выглядели на чертежной доске, – но в целом оно напоминало слегка облагороженный гигантский бункер: бетонные блоки со скошенной кромкой, широкие окна с матовыми, покрытыми морозным узором стеклами и скопления угловатых крашеных балок. Вокруг здания за цементными барьерами суетились полицейские, многие из них нетвердо держались на ногах; возможно, они были пьяны. Другие, казалось, были рады, что у них есть занятие, доступное их пониманию: контроль потока посетителей, хотя никакого потока не было.
